Рука не поднялась написать жесть, все-таки дети…

Комментарий: Очень хотелось написать именно о Raphael, общее настроение фика было определено просмотром last live. Писалось все это добро как дома (приходилось ныкаться от всех домочадцев), так и на работе (ну здесь я ныкалась уже непосредственно от начальства), так что, мне остается только надеяться, что оно не сильно корявое.

- Ты так и будешь молчать?
Тишина.
- Сколько раз я должен спросить, чтобы дождаться хотя бы слова от тебя?
Широко распахнутые глаза обвели ближайшее пространство, и вновь взгляд остановился где-то на стене…
- Послушай, так нельзя, КАДЗУКИ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?! – Юки сорвался на крик. Уже битые двадцать минут он пытался добиться от гитариста ответа на заданный вопрос.
- Кадзуки, - Юки схватил его за плечи и начал трясти, надеясь привести его в состояние, подобное нормальному, - я спросил тебя, слышишь!? Ответь, зачем ты меня позвал сюда так поздно?
Все тот же бездумный взгляд.
Он отошел, сел на мягкий плюшевый диван, который был главным предметом мебели на репетиционной базе и являлся основной причиной борьбы между членами группы. Юки уже успел сам о чем-то задуматься, как его мысли оборвала фраза, донесшаяся с той стороны, где сидел доселе безмолвный друг.
- Знаешь, мне кажется, нам надо поговорить…
Юки вздрогнул, привыкнув к тишине вместо ответа и только собственному крику, он уже не ожидал ничего.
- ЧТО?! Да что ты говоришь?! А я все это время предлагаю тебе молча подумать о смысле жизни!
Язвительная фраза осталась проигнорированной.
Молодой черноволосый парень сидел на отдельном стуле, пальцы левой руки зажимали какой-то аккорд. Скорее, это происходило инстинктивно, потому что играть он явно не собирался… первое, что он всегда делал, войдя в эту, довольно потрепанную, просторную комнату, это брал гитару и клал пальцы на струны… Когда было вдохновение, музыка сама лилась из-под длинных пальцев, когда же его не было, он просто сидел с гитарой, пытаясь настроиться на нужный лад. Но вдохновение – явление, которое приходит само, поэтому добиваться самостоятельно его появления было совершенно бесполезным занятием. Так проходили часы, угнетающие часы одиночества и исступления… он ненавидел такие дни.
Сегодня он пришел на базу совсем не для того, чтобы писать музыку, не для того, чтобы отыграть для большей уверенности собственное, уже придуманное, творение.
Ему нужно было поговорить. Целый день он не решался взять мобильник и позвонить Юки. Ему было стыдно. В полдесятого вечера он решился.

- Что ты хотел мне сказать и почему сейчас? Уже поздно, я и так не спал двое суток, ты же знаешь, у меня бессонница, мне надо ловить момент, а сейчас именно этот момент и я бы не отказался от здорового сна!
- Юки, замолчи.
Парню со всклокоченными бело-розовыми волосами почему-то стало не по себе от этих слов: тон, с которым Кадзуки это сказал, совершенно не подходил ни к позе, в которой он сидел, ни к отрешенному выражению его лица. Вдруг Юки осознал, что карие глаза смотрят на него, не просто смотрят, а прямо-таки впиваются…
...Что с ним?...
Безумие.
Он отчетливо увидел его в блеске этих глаз.
- Я... скажи, то, что я тебе сейчас скажу, независимо от твоего ответа, может не отразиться на нашей дружбе… на группе?
Юки почувствовал волнение вперемежку со страхом. Сердце потихоньку набирало темпы, его биение он уже отчетливо чувствовал в висках.
- Ты что, решил уйти? – в животе начало как-то неприятно все переворачиваться.
- Нет.
- Тогда что?
- Так отразится?
- Нет. Так что?
- Я серьезно, пообещай.
- Обещаю! Ну?!
- я… - Кадзуки сделал паузу, ему нужно было собраться с мыслями.
- не тяни
- пойми...- снова пауза.
- ну?
- Я..., - он запнулся и с трудом выдавил,- ... люблю…
Юки не смотрел ему в лицо. Он уставился в грязное пятно на полу от давно пролитого кофе. Сердце уже не билось так сильно, самое страшное, на его взгляд, он не сказал. Начиная осознавать последние слова друга, он почувствовал, как леденеют руки и становится неуютно.
- …тебя.
Кадзуки отвернулся.
Непонятное волнение прошло, неуютное ощущение тоже улеглось, сменившись вспышкой раздражения вперемешку с облегчением:
- Я тоже тебя люблю, но это не повод так меня пугать!!!
- Ты не понял.
Вот тут и пришло полное осознание сказанного.
Мысли стали путаться.
...ничего не понимаю...
- Что?.. ты… меня… но… кааак… я…
- Я понял.
Хлопнула дверь.
Одиночество.
Слезы по обе стороны двери.
Кадзуки готов был провалиться на месте. Он вовремя ушел. Около двух недель назад, после нескольких часов, проведенных в глубоких раздумьях, он понял причину отсутствия равновесия в своем душевном состоянии. Боже, какими же мучительными были эти две недели! Он плакал. Он хотел, чтобы это оказалось сном, обманчивым веяньем моды, хотел, чтобы это прошло. Желание возникало само. Он просто вспоминал глаза своего лучшего друга... его руки, пальцы, которым он уделял так много внимания ...голос, немного ломкий, но любимый... как он произносит его имя - Ка-дзу-ки... Отчаянье, желание, грусть, слезы.
Ночи – невыносимое время суток. Раскинутые в стороны руки, тихие сдавленные всхлипы, глаза уже болят, сводит скулы… волосы, налипшие на висках, мокрые, слезы заливаются в уши… две недели. Четырнадцать дней. Триста тридцать шесть часов адских мучений и борьбы с самим собой.
Может, стоит поддаться? Страшно. А как же мама? Отец. Они не примут меня таким.
Это его жизнь. ЕГО. Плевать.
В таком состоянии – две недели ...
Триста пятьдесят семь с половиной часов спустя, только прейдя в более или менее вменяемое состояние, он сидел с мобильником в руках и звонил причине его мучений.
Но вот, после этого звонка, когда сердце еще переполнялось надеждой, прошло всего сорок три минуты… и все рухнуло. Душа ушла в пятки… сердце упало. Слезы текут сами. Отчего? Облегчение?
Какая-то часть его испытала и это чувство.
Разочарование? Да.
Страх? Да.
...что дальше?...
...я поспешил...
Он успел сделать всего несколько шагов от двери, прошло чуть больше пяти секунд.
Поворот на 180 градусов.
Кадзуки припал к двери.
…что дальше?...

***
<Минутой раньше в комнате.>
...Что случилось? Зачем он сказал это…
Он был в шоке. Только сейчас он понял, что это такое. Шок.
...Почему-то слезы...
Тут же высохли. Странно...
- Кадзуки. – в тишине это прозвучало оглушительно громко. Он испугался собственного голоса. Теперь это имя походило на какое-то инородное тело. Тот, кого ты знаешь вдоль и поперек, знаешь причину каждой его выходки, когда для тебя нет в человеке ни одного тайного уголка, вдруг он становится чем-то другим, в одно мгновение.
- Прости. – Голос донесся со стороны двери.
...Он вернулся...
Юки был в смятении.
Радость?
Непонятно.
Сейчас Кадзуки больше всего хотел прижаться к любимому человеку. Усмирить бурю в его сознании. Он не знал, как совместить это желание с моментом, в котором они пребывали:
уверенность в том, что Юки очень зол, была слишком сильна.
- Кадзуки, я ничего не понимаю, что значит, ты любишь…м..меня? Что значит звонок в полдесятого? Что значит твой взгляд? Почему ты плачешь? – поток вопросов прервался из-за отсутствия воздуха в легких.
- Юки, прости меня. Я не хотел тебя напугать.
...Я напуган. Ты прав, я очень напуган...
- Я не мог больше терпеть, понимаешь? Это слишком сложно. Я не могу не думать о тебе. Ты занял все мое существо. Я хочу тебя - это пугает меня. Я не могу дышать, вспоминая твои глаза. МНЕ СТРАШНО, НО Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!!! Спаси меня, я не знаю, что делать…- он был на грани нервного истощения, его трясло, ровно поделенное на три части лицо выражало полное отчаянье…
Юки сидел и не двигался. Что он мог сделать? Он хотел утешить этого человека, но боялся его.
- Прости, Кадзуки, я люблю тебя, ты мой самый лучший друг, но я не могу ответить тебе взаимностью… такой любовью… не могу…я не такой… ты же знаешь…не такой...
Он знал. Но надежда оставалась. Умерла она только с последними словами Юки.
- Уходи.
...Уйду...
- Пожалуйста, Юки, уйди. Не надо на меня смотреть. Забудь это. Забудь! Завтра все как обычно. В шесть – репетиция. Иди. ИДИ, НЕ СТОЙ!
Дверь закрылась.

***

- Юки, ты можешь не фальшивить?! У меня прекрасный музыкальный слух, ты хочешь меня его лишить?!!! – Юкито обожал подстрекать солиста, когда тот сбивался, сейчас ему доставлял удовольствие испепеляющий взгляд товарища. Он не выдержал и заливисто засмеялся.
- Юкито. Иди сюда. Твоя шея так и притягивает мои руки… Я не могу отказать своим пальчикам!!! Они так и просятся к тебе! Иди сюда!
Кадзуки сидел на стуле и, воспользовавшись моментом, решил проиграть момент, который пока давался ему с трудом.
Хиро отложил палочки, впился губами в бутылку с водой и жадно поглощал её содержимое, второй день его мучил сушняк, «потому что пить меньше надо» вывод пришел сам, как непрошенный гость, однако спорить с этим было бы глупо… он сам себе
ухмыльнулся и продолжил наблюдать за сценой, разворачивающейся прямо перед его установкой.
Юкито продолжал заливаться хохотом, а Юки пытался побороть собственное раздражение, маскируя его под шуточное стремление задушить друга. С каждым взрывом смеха он отчетливее понимал, что «задушить в шутку» не получится, получится просто «задушить».
...Кадзуки... это имя всплыло в уме Юки так же резко, как и исчезло... эта мысль отвлекла его от основного занятия.
Он слегка поостыл, взял микрофон и стукнул им Юкито по голове, поставив тем самым точку в споре.
- Все! У нас репетиция, между прочим, я бы попросил некоторых перестать устаивать тут балаган!!!
До недавнего времени просто созерцавший все это Хиро, заржал от неожиданности.
- Юки, ты, блин, мне нашу училку напоминаешь! «устроили тут балагаааан!» Ха!
- Да ну вас в задницу. Заткнись, Хиро.
- Кадзу…- начал было он, и почему-то запнулся, кашлянул и перефразировал то, что хотел сказать,- и так, вступление, играем Akikaze no Rhapsody, все. Начали…
Кадзуки стало мучительно больно, когда он понял, что, спустя несколько дней после того вечера, Юки избегает всякого момента, когда нужно сказать его имя. Репетиция продолжалась.

***
- Ладно, мы пошли! Хиро, ну ты поднимешь свою задницу!? – Юкито уже стоял, положив руку на ручку двери, слегка нажав на нее, собираясь выйти наружу.
- Отвали, не видишь, я собираюсь.
- Сам отвали, мне домой надо, тебе, между прочим, тоже.
- Да иду я, ететь твою…
- Пока!
- ну, ёпт, подожди!
Он вскочил, закинул за плечо сумку и напрыгнул на Юкито:
- Ты, урод комнатный, еще ускакать хотел, сволочь!
Дверь закрылась, они ушли.
- Кадзуки, у меня на душе груз. Почему ты такой беззаботный? Как будто ничего и не было.
- А что, что-то было? – эта мнимая беззаботность давалась ему рабским трудом, кошмар продолжался. Сейчас он с трудом заставлял свой голос звучать ровно.
- Кадзуки, ты правда меня любишь именно так… не по-дружески?
- Правда – не прерывая своего занятия (он усердно делал вид, что отрабатывает сложный проигрыш), ответил он.
- Ты так легко это говоришь….
- А что такого? Я тебя люблю, но это ничего не меняет, я для тебя – друг и не более, у меня это скоро пройдет, все хорошо, иди домой, поздно уже.
- Я не верю, что ты так думаешь.
- А ты поверь.
- Это правда, ТВОИ мысли?
- Да.
...ччерт...
- Я рад, что ты меня понимаешь, знаешь, я, правда, рад.
- Угу.- Все так же сосредоточенно перебирая пальцами, смотря исключительно на лады, промычал Кадзуки.
- Угу... ну ладно... я пошел...
- Угу…
И Юки ушел.
...И вот я снова один. Снова наедине со своими мыслями. Снова часы мучений без тебя. Мне следует запастись успокоительными. Давно следовало...
...Только не ночь... не хочу... я больше не буду плакать...

***

- Ты что, все это время здесь проторчал?!
Кадзуки выходил из репетиционной, занятый, мягко говоря, не очень-то солнечными мыслями, и потому чуть не подлетел, увидев Юки, стоящего почти у самой двери.
- Наверное...- как-то отрешенно сказал Юки.
- И ч е г о т ы т у т с т о и ш ь? – с ударением на каждое слово спросил гитарист, делая паузы между словами, чтобы смысл вопроса дошел до стоящего рядом человека.
- ...Я тогда ...зря... тебе сказал... все.. это... прости... я... просто испугался... на самом деле…все не так...
Кадзуки стало очень больно. Когда ты топчешь свои мечты и желания, когда ты знаешь, что их нужно их умертвить, сравнять с землей... когда отчаянье и пустота побеждает.. и вот, тебе снова дают надежду... это даже больнее, чем еще раз убедится в том, что ты не нужен никому на свете... это намного больнее... все то, что ты так усердно ломал в себе, начинает оживать, сквозь пелену боли, вопреки всему сопротивлению, ты начинаешь чувствовать вдвое сильнее. Ты любишь вдвое сильнее, ты хочешь вдвое сильнее... но при этом, мысль о том, что все это, возможно, придется убить еще раз, становится смертельно страшной... страшной до того, что можно лишиться рассудка.
И такую боль испытало это хрупкое существо с черными, как смоль волосами, его глаза потемнели...
...я не буду больше плакать...
Он отвернулся.
...я обещал себе...
- ...я испугался, что… не смогу совладать с собой... я... не могу...не могу это сказать.... – только сейчас Кадзуки заметил, что его друг пьян. Юки чуть пошатнулся, тыльную сторону ладони он прижал к глазам, лицо исказилось.
- Ты пьян. Иди домой. – Кадзуки не хотел видеть его таким… Ему вдруг стали омерзительны эти небрежные движения, покачивание.
- Домой? Да ладно тебе... притворяться-то…домой… домооой… надо же…- он начал изворачиваться, как маленький ребенок, который подстрекает второго на драку, но после едва заметной паузы вдруг посерьезнел, опустил мутные глаза в пол, - ты так умело скрываешь свои чувства… я… вот, пришел… я тебе сказать кое-что хочу… слышишь? …
- Иди домой. Завтра договорим.
- НЕТ! – ярость затмила хмель, внутри все начало вскипать.- ДОМОЙ!? ТЫ ЧТО, НЕ ВИДИШЬ, ЧТО ТЫ СО МНОЙ СДЕЛАЛ?!
- Иди. Ты не понимаешь, что говоришь.
Кадзуки уже сделал два шага от Юки. Он уходил. Он так решил. Его друг не знает, что творит.
... Юки, уходи... уходи... я люблю тебя, но ты не такой... не ломай себя, прошу...
- Ты уходишь? – Юки был явно в недоумении… Ярость стала ледяной.- Ты уходишь, ублюдок. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!! Я ПЬЯН, Я ПРИПОЛЗ СЮДА, Я ЖАЛОК! Это все ты!!! Зачем эти чувства?! Зачем я пытаюсь убить их?! На, получай, все, что я чувствую, иди, возьми!!! Ты вздумал вот так жестоко заставить меня топтать их?!!
Этот монолог Кадзуки выслушивал стоя спиной к нему, опустив голову, прямые волосы закрывали его лицо, он застыл… Было такое чувство, будто все переворачивается с ног на голову…
...я... заставляю... топтать...

***
- Значит, это я… я заставляю топтать... чувства… - колени подогнулись, но он заставил себя их выпрямить, руки задрожали…и сжались в кулаки, костяшки побелели, напряжение переросло все мыслимые и немыслимые границы... – ДА ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ЗНАТЬ О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ, РАСТОПТАТЬ ЛЮБОВЬ, ЧУВСТВА, ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ УБИТЬ В ДУШЕ ТО, РАДИ ЧЕГО ТЫ ЖИВЕШЬ!??!!! – Дикий ор, вперемешку с наворачивающимися слезами злобы, оглушил Юки. Он слушал гитариста с широко распахнутыми от удивления и страха глазами, никогда прежде он не видел Кадзу в такой
бешеной ярости… казалось, тот раздерет его на куски прямо сейчас.
-…я… я… зря пришел… прости…
- Нет уж, ты выслушай! Теперь ты слушай меня! Три недели назад я понял, что люблю тебя, с тех пор я не могу спать, не могу соображать, я мучаюсь!!! Три недели! Представь только, сколько это дней, часов, минут!!! Я сбился со счета! Это ад!!! СЛЫШИШЬ?! АД! Я ЛОМАЛСЯ, Я ПРЕЗИРАЛ СЕБЯ, Я НЕНАВИДЕЛ ТУ ЧАСТЬ СЕБЯ, КОТОРАЯ СХОДИЛА С УМА ОТ ТЕБЯ!? Я И СЕЙЧАС ЕЕ НЕНАВИЖУ! ОНА ДО СИХ ПОР ТЕБЯ ЛЮБИТ!!!!! ЭТО НЕВОЗМОЖНО, ВЗЯТЬ И УБИТЬ ВСЕ РАЗОМ!!!!! Я думал, что время лечит… я надеялся, что ты поможешь мне себя забыть… я надеялся, ты меня поддержишь, как друг… а ты … а ты являешься сюда и обвиняешь во всем меня?!
Иди к черту!!!!!!!!
Он быстро зашагал по коридору. Его шаги гулко отдавались в ушах Юки.
...прости... прости меня... Кадзуки... не уходи... я тебя люблю... КАДЗУКИ!!!!!!!...
Но вместо слов он заскользил по стене и опустился на пол и тихо заплакал.

***

Больше всего на свете Кадзуки сейчас хотел убежать далеко-далеко отсюда, куда угодно, подальше от Токио, от дома, от родителей, от Юки.
Но… Он открыл входную дверь:
- Привет, мам. – Он попытался раздеться побыстрее, чтобы избавить ее от лишних переживаний.
- Здравствуй, дорогой, ты чего так поздно? – тут, переволновавшаяся, но усердно скрывающая это, мать оторвалась от перебирания вещей в шкафу в прихожей и взглянула на сына, - боже мой, Каджури, ты что? Милый, ты что, плакал? – Она подлетела к нему, положила ладони по обе стороны его безупречного личика, подняла его голову на себя, чтобы посмотреть на него… уставшие глаза, вспухшие веки, красные от уже высохших слез. Следы большого нервного потрясения, совершенно измотанный вид, - что стряслось?!
- Мам, ничего, – он попытался высвободиться из заботливых и нежных, но настойчивых рук матери,- да мам, ну не переживай, ну что ты? Прекрати, все нормально! Просто настроение сегодня ни к черту, ничего толком придумать не смог, просто сегодня день не мой...-
...и вообще, чего-то жизнь у меня вся в задницу...

-…не бойся, ничего смертельного! – На последних словах он выдавил из себя улыбку, попытался сделать ее более или менее успокаивающей или хотя бы правдивой.
- Ну…ну ладно, милый, иди, умойся, все будет хорошо.- Она с недоверием убрала руки с его лица, и потрепала сына по плечу, - позвони Юки, он тебе всегда так настроение поднимал, - и улыбнулась.
Горячий укол в сердце, его имя.
- Обязательно, - соврал он и поспешил в ванную.
- Ты голодный? - уже вслед удаляющемуся вверх по лестнице парню крикнула женщина.
- Нет, спасибо!
И он скрылся за косяком.

***

Стоя в ванной перед зеркалом, он снял с себя одежду, фарфоровая кожа покрылась мурашками от смены температуры. Взмах ресниц, взгляд, полный ненависти и отвращения к самому себе, впился в отражение красивого молодого человека в зеркале…
...ненавижу... как я мог позволить себе сорваться... ненавижу... как? Почему? Зачем он пришел? Зачем?...
...Он прав, во всем виноват я... я один... я – один...
Ему хотелось разбить зеркало, чтобы осколки разрезали его кожу, чтобы было больно, но как может быть еще больнее, чем было сейчас, он не знал….
Не выдержав собственного взгляда, он резко развернулся, включил воду и залез в душевую кабинку.
Вода потекла по шелковым волосам, тоненькие горячие дорожки прокладывали свой путь по угловатому, немного худощавому телу Кадзуки. Он не обращал внимания на время, на то, что уже пятнадцать минут он стоит, не двигаясь, и что на него льется почти кипяток, на то, что становится очень душно…
Ненависть опять сменилась отчаяньем.
Слезы обожгли веки, задержались на намокших ресницах, заструились по щекам, перемешиваясь по пути с водой…
Час…
Полтора…
Нервный стук в дверь:
- Каджури, милый, все в порядке?
Шум воды и больше ни звука.
- Кадзуки!!!
-…, Да, да, мама, я уже выхожу!
- Ты что, хочешь меня в могилу свести?! Ты чего не отвечаешь? Мало ли, что там с тобой, вдруг ты упал и головой ушибся, сознание потерял…-
...какая она милая... мама...
-…ты что, не знаешь, как люди гибнут в собственной ванной?!
- Мам, не волнуйся, со мной все в порядке, я просто не слышал, прости, что напугал.
...действительно, пора выходить... а то задохнусь...
...ну и хорошо... пусть... ему так будет лучше...
...нет, нельзя... мама...

***
Полотенце, коснувшись тела, намокло.
...а ведь он остался там...
...чччерт...

***
- Ты куда?! Ты же мокрый!! Посмотри в окно, там же ливень!!! Ты что?! А куртку!!?- хлопок дверью. - ...Ты же простудишься…
Руки опустились, лицо погрустнело. Вздох вырвался из хрупкого тела.

***
Час тридцать ночи. Звонок. Еще один.
В двери стоит мужчина сорока лет, бледный. С порога:
- Юки дома?
- Нет. Я не знаю, где он, мы звонили Хиро,-
...он пошел к Хиро?...
-, но его там нет…
...база...
Не сказав ни слова, Кадзуки помчался в сторону репетиционной базы, пешком от дома Юки до базы было около десяти-двенадцати минут, бегом – в два раза быстрее…
База.
Никого. Ни около, ни внутри.
Мокрый, продрогший, он сел на пол у двери… Слезы давно уже закончились…
Силы покинули его именно сейчас.
Очнувшись, он понял, что просто вырубился, сколько времени он валялся у двери, свернувшись калачиком, он не знал. Он с трудом поднял на ноги свое почему-то очень тяжелое тело, осмотрелся, потряс головой, пытаясь вспомнить, как он здесь оказался.
Воспоминания недавнего прошлого вернулись.
Кадзуки зашел в комнату, чтобы взглянуть на часы: полчетвертого утра… Идти к Юкито нет смысла, если бы Юки завалился к нему в том виде, в коем он прибывал, басист давно бы позвонил ему, хотя бы для того, чтобы разузнать, что вообще происходит. Но мобильник не звонил и не показывал значка пропущенного звонка.
Нервное напряжение слегка спало, все-таки почти два часа крепкого мертвого сна помогли мыслям перестать летать в голове в хаотичном направлении и уложиться хотя бы в подобие порядка.
Так, куда он вообще мог пойти? Действуем методом исключений: он точно не у меня, не дома, не у Хиро, вероятность того, что он пошел к Юкито, очень мала, здесь его нет… так, всякие школы, отели и так далее исключаются по определению. Парк. Может он там. Он не любил парки, но все-таки, в таком состоянии он мог пойти именно туда. Вот это нужно узнать.
...черт, он мог там заснуть где-нибудь на скамье... замерзнет ведь...
... вот повезет ему, если полиция рядом не шатается...

Он мирно спал на скамье с личиком младенца.
- Юки…- издалека увидев человека, из-за которого весь прошедший день превратился в сплошную истерику, Кадзуки встал, как вкопанный, и произнес его имя почти шепотом, будто помогая своему разуму поверить, что информация, поступающая через глаза, не обман и не мираж.
Уже мгновение спустя некогда «каменное изваяние» мчалось со скоростью звука по направлению к одинокой скамье между двумя совершенно голыми деревьями сакуры.
- ЮКИ, ТВОЮ МАТЬ!!!!!! ТЫ ЧТО?! С УМА СОШЕЛ!??!!! ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО С ТВОИМИ РОДИТЕЛЯМИ?! ТЫ ВСЕХ ПЕРЕПУГАЛ!!!!!
Сладкий сон Юки прервался как раз тогда, когда он срывал очередную травинку в поле и нежно подкармливал ею белоснежного зайца, который смотрел на него очень грустными раскосыми глазами…
...как они мне напоминают ...
Именно в этот момент его вырвали из мира ярко-зеленой травы и зайцев со знакомыми глазами. Картина перед ним как-то сразу поменялась: во-первых, исчезло ослепляющее солнце, зато появилась какая-то очень темная аллея, во-вторых, приятная тишина сменилась на жуткий грохот в районе ушей, ну, и, в конце концов, он уже не сидел, а лежал, причем его почему-то страшно трясло.
Кадзуки убрал руки с плеч Юки, вспышка бешенства прошла так же внезапно, как и появилась. Он сел рядом со скамьей, спиной прислонившись к краю сиденья, закрыл глаза и запрокинул голову назад так, что она оказалась прямо перед лицом друга.
-…боже, знал бы ты, что со мной было…Юки-Юки… я переживал за тебя… глупец, я должен был знать, что ты так отреагируешь… зачем я тебе сказал все это?... – очень тихо, этот вопрос был задан просто так, никому, он был уверен, что Юки еще не пришел в себя.

Сознание вернулось. Он все помнит. Он так хотел бы вернуться в сон, а все произошедшее пусть остается здесь… подальше от него самого…но смятения не последовало... появилось какое-то умиротворение.
...Нет, во сне, не будет его...
-…Юки-Юки… как глупо… я тебя люблю… люблю… ничего с этим не поделать… я твой, делай, что хочешь… - он уже особо не задумывался, говорит он это вслух, или все-таки эти слова звучат у него в голове.- Что хочешь… я устал бороться…
-…не надо бороться.
Сердце подлетело в груди, ударилось о ребра и упало куда-то вниз…
...значит, вслух...
Кадзуки все так же полулежал, запрокинув голову, с закрытыми глазами, не потому что не было сил, не потому что он так хотел. Он не мог заставить свое тело пошевелиться. Дыхание, и то затаилось, оттого, что он сейчас услышал.
Рука нежно обвила его голову, что-то влажное и горячее коснулось лба. Такое теплое дыхание… Его никто никогда так к себе не прижимал… Оцепенение прошло, сменившись абсолютным счастьем с легким привкусом грусти.
Поцелуй в волосы…как приятно… боже мой… я ничего не понимаю…
Мир куда-то исчез, остались только они…
...Я и он...
Волосы, лоб, уголки глаз…губы…
...не может быть... это сон...
Юки и сам не понимал, что тянет его к другу детства, он не спал уже очень долго, не из-за бессонницы, он был здоров… мысли о Кадзуки не давали ему покоя, но он давился собственными чувствами, понимая, как сильно они его пугают.
И вот, самые спрятанные мечты, самые сокровенные мысли, все самое тайное и никому недоступное нашло выход…
Нежные губы достигли долгожданных губ, язык обвел линию зубов, поборов дрожь во всем теле…Вдруг Юки неуверенно отстранился и…не выдержав паузы в неполную долю секунды, жадно припал обратно к любимым губам…
...боже, я люблю тебя...
Они не могли остановиться, жарко, нужен воздух, им все равно… Языки сплелись в страстном танце и не желали расставаться, жадные ласки сводили с ума. Рука скользнула по шее к груди, едва сдерживая желание разорвать ее в клочья, впиться в сердце, выводила витиеватые узоры, пальцы рисовали круги вокруг напряженных от холода и возбуждения сосков. Кадзуки почувстовал, как закружилась у него голова, от счастья хочется кричать, задыхаться, плакать! Сколько они ждали этого момента!
...Как ты красив, когда твои веки закрыты и чуть подрагивают... когда полумрак окутывает твое лицо...
Сердце Кадзуки было на грани, казалось, оно вот-вот разорвется от переполняющей его любви и радости.
Юки был готов поддаться своему сердцу, желанию своего тела, его разум уже почти отключился, когда это ужасное понимание не пришло к нему. Понимание того, что этот миг сейчас кончится и начнется реальность, жестокая, грубая, неприветливая реальность. Группа, друзья, родители, школа. Они не могут быть вместе. На такие отношения наложено табу. Их не примут. Группа распадется. Родители не захотят знать их. В школе, если и не выгонят оттуда, то будут презирать. Жизнь превратится во мрак...
...Этого не должно случиться... – пронеслось в его голове отголоском сознания.
...почему?...я не хочу!!!... Я его ЛЮБЛЮ!!!...
... он сломает себе жизнь... я должен...
Он резко отстранился.
- Нет…- будто отказываясь соглашаться с самим собой, - Мы не должны… - Он вскочил... несколько неуверенных шагов от скамьи, лицо его, только что выражавшее растерянность и смятение, теперь исказилось, будто от дикой боли, и он закричал что было мочи: - не ломай себе жизнь, Кадзуки!!! Не люби меня!!!- Он не мог заставить себя отвернуться и убежать. Юки пятился, мотая головой, не желая соглашаться с тем, что он творит, в глазах застыл страх и, почему-то злоба. – Этот мир не наш… – он все-таки повернулся к посеревшему юноше спиной... и побежал.
Он мчался прочь. Болели ноги. Было больно дышать. Больше не хотелось жить. Зачем? Если ты знаешь, что твое счастье под запретом.

***
Осталась скамья, деревья вокруг, темнота, которую уже рассеивает едва заметный утренний свет... и он. Один.
Слезы хлынули из глаз, счастье сменилось смертельным отчаяньем. Ужас, холодный ужас окутал его разум. Знакомое оцепенение. Знакомый страх. И до адской боли знакомое отчаянье. Слезы лились, пока не иссякли.
~ и мысль о том, что все это, возможно, придется убить еще раз, становится смертельно страшной... страшной до того, что можно лишиться рассудка ~
Убить. Еще раз.
Светает.
Все равно.
... «не люби меня»...
Взгляд, не выражающий ничего, смотрящий в пустоту.
... «не люби меня»...
Тысячи раз он успел прокрутить эти слова в голове, но не мог понять их смысл. Или не хотел. И боялся.
... «не люби меня»...

back