«А могла бы жить… будь ты чуток осмотрительнее» - Ватару звонко хлопнул себя по ноге, к ладони прилипло расплющенное тельце мухи, - «ты тоже… жил бы нормально, если б понял, что ко мне липнуть не следует», - лицо вокалиста 12012 стало злым и каким-то непонятно грустным.
Да, жестоко, но такова жизнь, как говорится. Хотя, нет. Не жизнь. Таков он сам.
Это, знаете, чем-то смахивает на болезнь, так считал сам Ватару. Диагноз, который он себе поставил еще несколько лет назад, формулировался как «патологическое одиночество». Не невезение, не карма, как говорили ему в шутку, а именно патология. Формула его жизни с одной постоянной - «одиночество». Это был его воздух, личный, и только он знал, как им дышать, чтобы не отравиться. Все шло терпимо, но полосы жизни имеют тенденцию меняться. И полосу «терпимо» сменила другая – не самая лучшая.
Ватару перегнулся через ручку кресла и брезгливо вытер руку о бумажное полотенце, лежавшее на столе.

Кухня погрузилась во мрак еще полчаса назад, и Ватару искал спокойствия у тусклого света фонарей, виднеющихся через окно. Он закинул на подоконник ноги, рассчитывая, что так ему будет удобно, но поза оказалась неудачной, и он спустил их ниже – на батарею. Да, так гораздо удобнее.

Раздался стук в дверь.
Не звонок – стук.
- Уходи! – прокричал Ватару, не оборачиваясь.
Но стук продолжался, становясь настойчивее.
- Хватит колотить! Ты дверь выбьешь! Я не открою, уходи! Уходи, скотина… пожалуйста… - последние слова он проговорил еле слышно, уговаривая Мияби уже мысленно.

Стук прекратился, он больше никогда не возвращался.

***
- Да расслабься уже… чего ты как воды в рот набрал? – спросил Ватару, отхлебывая холодное пиво из жестяной банки, краем глаза поглядывая на Мияби, смущение которого было ему откровенно непонятно. Последний молчал почти все время с того самого момента, как переступил порог квартиры.
Мияби и сам не понимал, что с ним происходит, почему на него вдруг так убийственно стала действовать ситуация, в которой он оказался. Ничего страшного, никаких неловкостей, «не тех» разговоров. Но, тем не менее, руки холодные и мокрые от пота, голос предательски подрагивает, а все нутро будто сводит судорогой. Он готов был убить себя за те мысли, что крутились в его голове. Нет, он не то чтобы прямо-таки готов был наброситься на Ватару. Это была какая-то совершенно детская, смешная влюбленность, до красных щек и дрожи в коленках. Ну и вытекающее из этого желание, конечно. Вся эта совокупность чувств неимоверно пугала Мияби. Поэтому единственно верным решением он счел тихо сидеть и пить, пока не выветрится напряжение. Молча.
Какая любовь, о чем вы?
Он опустошил уже вторую банку, а в голове было ясно, как солнечным днем, и вопросы, вопросы, вопросы, даже претензии к себе, потому что каждая новая мысль нарекалась «идиотской».
Однако, скоро стало заметно, как Мияби осел: ему уже не удавалось удержать вертикальное положение, поэтому он слегка сполз вниз и облокотился на спинку дивана, запрокинув голову назад.
Он чувствовал невероятную легкость, мысли, наконец, улеглись, став холодными и даже немного расчетливыми, дрожь влюбленности неожиданно прекратилась. Теперь он точно знал одно, знал то, что теперь стало идеей фикс, вполне конкретной и понятной, без вопросов и претензий.

О жестяной карниз забили чечетку крупные капли, дождь обещал быть сильным.

- Люблю воду… - задумчиво протянул Ватару, повернув голову к своему гостю, - а ты? Знаешь, мне так спокойно… мне становится очень спокойно, когда за окном ливень… свежо, и ощущение, будто ты вот-вот начнешь новую жизнь…И так пахнет… - он закрыл глаза, - мокрым асфальтом, песком, листвой… всем сразу, всем новым. А я тебя, наверное, задолбал, судя по всему.
Нет, он не «задолбал» Мияби, он только позволил ему удостоверится в своих соображениях. Пафосно, но красиво. Этому человеку идут такие пьяные разговоры.
Ватару вскочил, пожалуй, слишком неожиданно, покачнулся и ринулся к окну. Алкоголь ударил в голову не особо сильно, но достаточно, чтобы желание вдохнуть свежий воздух стало мучительно невыносимым: резким движением он распахнул створки, не обратив ни малейшего внимания на то, что стопка дисков с грохотом рассыпалась по полу. Мия почувствовал, как застонало внизу живота, было этим вечером что-то сумасшедшее, определенно, было. Он пристально наблюдал за движениями хозяина этой комнаты, взглядом лаская изгибы его тела. Ватару, казалось, забыл, где он, что делал, о чем говорил: он забрался на подоконник с ногами, закрыл глаза и откинулся назад, смакуя запахи промокшего ночного города.
- Иди сюда. Забирайся.
Мияби тихо сходил с ума. Он смотрел на протянутую ему руку и не смог удержаться, чтобы не рассмотреть до мелочей красивую, несомненно, красивую кисть. Ухоженные ногти, аккуратные длинные пальцы, немного грубые, не мальчишеская рука, рука мужчины.
В голове вертелись какие-то бредни, которые он ни за то не озвучил бы, а ему страшно хотелось рассказать всё, что чувствует. Мияби встал и, замявшись на секунду, просто сел рядом.

Оба сидели молча и не шевелились. Ватару дышал, глубоко, с наслаждением. Мияби, не отрываясь, смотрел. Ливень за окном уже вовсю разыгрался и с силой лупил по лицу.
Идея-фикс. Терпеть?
Нет.

…Губы Ватару были горячими, но сухими. Горько-сладковатый привкус пива. Мияби наваливался на Ватару всем телом, обнимал его все крепче, целовал все жарче, без остатка отдаваясь собственным желаниям. Его сводили с ума эти ощущения, холодные удары капель, жар кожи. Его язык дотронулся до зубов, до нёба, и вновь сплелся с языком Ватару. Тот сидел, практически неподвижно, лишь прогибаясь под тяжестью давившего на него тела. Он знал, что стоит только дать повод, и этот парень окажется в таком дерьме, что сам пожалеет о том дне, когда после концерта подошел к нему.
Резким движением оттолкнув Мию, Ватару вцепился в него взглядом:
- Не стоит. Я тебе точно говорю. Можешь поверить мне на слово – будет только хуже. Тебе, Мияби.
Оперевшись рукой о косяк окна, парень судорожно старался унять дрожь от страха и волнения. Что случилось? Почему? Отголоски рассудка подсказывали, что ему просто не надо было переступать черту. Но от этого сжигающего взгляда не уйти так просто. И он не ушел. Не смог и не захотел.
Поцелуи Ватару были жесткими, даже жестокими, движения неожиданно напористыми. Было видно, ощутимо, что он сдерживал себя все это время, что он сам себе злейший враг, и Мияби всей душой хотел разубедить его, поддаться, дать понять, что не он взял, а ему разрешили.
Да, Ватару хотел, сильно. Он отдал себя в распоряжение этому мальчишке, обнадежив себя тем, что давал тому право выбора. Он знал, что это начало конца. Но разве это что-то значит здесь и сейчас?
Полное сумасшествие, два тела сплелись то ли в танце, то ли в борьбе. Не удержав равновесия, они соскользнули с подоконника и рухнули на пол.
Мияваки привстал, оттолкнув Мияби так, что тому пришлось сесть на колени и упереться руками в пол, чтобы не упасть на спину. Несколько секунд они пожирали друг друга взглядами. Ватару не выдержал первый – развернул Мию к себе спиной, вцепился пальцами в его худые плечи и с наслаждением наблюдал, как гладкая спина содрогается от страха и возбуждения.
Ощущение внезапной полной принадлежности кому-то обрушилось на вокалиста C’rock54, будто гром. Он застонал и судорожно стал расстегивать свои джинсы. Ремень, пуговицы, чертовы пуговицы, молния, стянуть, скорее…
Дав волю своим чувствам, Ватару разбудил в себе такое невыносимое желание, что едва сдерживал порывы разодрать одежду, которая откровенно мешалась. Он жадно покрывал поцелуями тело Мияби, шею, затылок, плечи, и обняв за талию обеими руками, поднял на колени. Он с трудом расстегнул штаны, кое-как стащил тугие трусы и прижался набухшим членом к горячим бедрам Мии. Тот издал едва слышный стон. Помогая себе рукой, Ватару неуклюже пытался войти в него.
Нет.
Не может, не умеет, господи, как глупо… все это так по-идиотски…
Он разозлился на себя и резко подался вперед.
Еще.
Назад.
И снова вперед.
Плевать, что больно, назад, вперед!
…Крики Мияби долетели до его ушей не сразу.
Он не мог видеть лица, но чувствовал, как дрожит тело юноши, видел, как от боли выгнулась дугой спина.
-…прости… прости, слышишь?! Расслабься, будет лучше, пожалуйста… - он прижался щекой к взмокшей коже Мияби и шептал, как одержимый «тише, тише». Мияваки отстранился, с нарастающим ужасом ощущая холодок на внутренней стороне бедер и лобке… что-то мокрое… липкое.
Его глаза округлились от осознания того, как далеко он зашел.
С его губ слетали обрывки слов, шепот, мольбы о прощении.
- Заткнись, – процедил сквозь сжатые зубы Мияби, он готов был терпеть любую, даже самую нечеловеческую боль, но не желал видеть слабость Ватару. Каприз. Он просто забыл, что перед ним человек, а не герой сказок, не знающий сожалений о совершённом:
- Не останавливайся, не смей.
Такого отвращения Мияваки не испытывал никогда. Со всей силы он толкнул Мияби вперед, заставив его оглушительно вскрикнуть от боли, и отполз в сторону, забившись в угол, образованный диваном, придвинутым к стене. Он ненавистно смотрел в одну точку, сквозь пространство. Невыносимо мерзко, противно, грязно.
- Уходи. Я не хочу тебя больше видеть. Никогда, - его голос нервозно дрожал, он раскачивался на месте, как сумасшедший, – вставай, и уходи. А Мияби был зол, уязвлен, унижен и страшно зол. Он перевалился на бок и посмотрел на Ватару. Вокалист 12012 выглядел жалко.
Герой.
Герои не забиваются в угол, никогда и никому не позволяют видеть себя слабыми и уязвимыми. А Ватару сейчас был уязвим как никогда. Его ноги путались в сбившихся внизу штанах, концы ремня развалились в стороны, будто чьи-то длинные руки. Острые коленки, тощие икры ног… Еще не прошедшее возбуждение делало эту картину какой-то гротескной. Озлобленное выражение лица, ненависть, застрявшая во взгляде. Рассматривая неудавшегося любовника, Мияби понимал, что злобу сменяет гнетущий страх и чувство вины.
- Иди, - холодным шепотом прошипел Ватару.
Дрожащими руками Мияби надел рубашку, но застегнуть пуговицы не смог, и он решил оставить их в покое. Он натянул джинсы, кое-как застегнув ширинку. Омерзительной казалась мысль оставаться в этой комнате еще хоть сколько-нибудь: одеваться, когда по тебе то и дело скользит взгляд-рентген, наждачкой проезжаясь по коже.
Это почти ощутимо.
Но, тем не менее, не хотелось верить, что все закончится так. Здесь и сейчас. Здравый смысл подсказывал, что нужно уйти, крепко закрыв дверь, и стереть все воспоминания об этом дне из памяти. Но если бы людьми всегда руководил здравый смысл, было бы так просто жить…
Мияби застыл, облокотившись о стену у окна. В ожидании, может быть, чуда. Из распахнутого окна кожу все также обдавали прохладные брызги дождя. Сильный порыв ветра ворвался в комнату, выгоняя нежеланного уже гостя.
И гость ушел, не проронив ни слова. Босиком, в расстегнутой рубашке, на ходу захватив ботинки (он так и нес их в руках), абсолютно трезвый. Он вернулся, то ли поддавшись внезапному порыву, то ли от холода, но для него дверь уже оказалась закрыта.

***

Нет, он всё равно любит дождь, всё равно любит Ватару. Тогда, один раз в его жизни, им удалось поговорить… даже чуть больше.
Тогда, один раз, он промок до нитки, до самого позвоночника продрог, но все равно. Что-то дорогое сердцу тогда осталось с ним навсегда. Частичка души этого психопата, которого так просто оказалось полюбить, и которого оказалось невозможно разлюбить.
Мияваки Ватару – уникальный вирус, оставшийся под кожей болезненным, колким воспоминанием.