Это было чертовски забавно и чуточку стыдно - как раз в той мере, в которой еще можно пересилить мягкую неловкость. В конце концов, он чувствовал себя немного обязанным - и обязанным Хакуэ тоже. Если бы его спросили - чем, он бы затруднился ответить. Какие-то смутные ощущения, невнятная жажда справедливости для всех и каждого... А Хакуэ очень хотелось защитить. Показать ему, что он не один. Что он талантлив и способен на многое... Собственно, с этого все и началось - с ненавязчивого покровительства, с желания как бы... "компенсировать" Хакуэ что-то не очень хорошее, смутно чувствовавшееся за иногда таким испуганным взглядом, за почти женской порывистостью и изломанностью жестов... Началось с дружеских объятий, с руки на плече - и замершего вздоха. И наивного признания - его никто не обнимал так. И почти с облегчением смех на глупую шутку - просто никто не дотягивался...
Можно было смеяться и прижимать к себе ближе. Гишо - дотягивался. И, кажется, Хакуэ стал чувствовать себя уютней в его обществе. Стал больше смеяться. Стал использовать косметику. Не грим... Обычную косметику. Ему шло. И Гишо в глубине души немного гордился своей либеральностью. У него есть друг, который красится и иногда путает слова и говорит по-женски. Что-то в этом было... Болезненно приятное. Появляться с ним на людях и понимать: все думают, что они вместе. Демонстративно обнимать и смеяться с ним одним шуткам. Вообще, тема, которая раньше не затрагивалась ни Гишо, ни его окружением... Гомосексуализм. Оказывается, это может быть не только смешным. Это может быть красивым и странно притягательным. Гишо становилось не по себе, когда он представлял, каким издевательствам мог подвергаться вот такой Хакуэ в школе. Они не говорили об этом. Но странная щемящая нежность росла... Хакуэ был мучеником. По крайней мере, Гишо представлялось именно так. Думать об этом было жарко. Он обнимал Хакуэ, зарываясь лицом в его густые волосы и осторожно прикасался к ним губами. Хакуэ, казалось, не замечал. Он был погружен в себя, в свой странный сложный мир... И хотелось разбиться в лепешку, чтобы достучаться до него - сквозь отстраненную мягкую усмешку, театральную раскованность жестов... Прорваться к нему - настоящему, ранимому и измученному... Упасть у его ног, предлагая всего себя - лишь бы только Хакуэ улыбался, лишь бы вернулся в реальный мир из своих непонятных фантазий.. Очень хотелось... Стать для него смыслом жизни, опорой и основой...
Сны пришли даже позже опасливых фантазий - как бы оно могло быть с ним. С Хакуэ. Не думалось - с мужчиной... Хакуэ был вне пола. Вне жарких и судорожных мыслей - о тесноте и влажности, о смешении языков и нежной податливой округлости под пальцами... Хакуэ был другим. Ему хотелось поклоняться. Ему хотелось служить. Защищать. Было невозможно представить себе - вминать во влажные простыни это худое чуть угловатое тело с неестественно белой кожей... Невозможно. Невероятно. На грани с кощунством.
И в первых снах - обожгло правдивостью и желанием: на коленях перед ним, наклонив голову... И в волосы вплетаются неимоверно красивые пальцы, осторожно поглаживают и притягивают ближе. И - когда благоговейно обняв бедра... Просто коснулся лицом. Прижался, закрыв глаза.
Это было откровением. Гишо проснулся тогда с бешено колотящимся сердцем, воздуха не хватало, лицо горело, и отросшие волосы налипли тонкими прядями на скулы... И только спустя долгие минуты он понял - насколько возбужден. В паху было горячо и тянуло... И пришлось гладить себя, закусывая губы, чтобы не стонать. А перед глазами - сами собой! - метались жаркие и невероятные картины... Хакуэ...
Потом - было стыдно смотреть ему в глаза. Стыдно и горько от неожиданного подозрения: а вдруг?.. Вдруг Гишо ошибся? Вдруг Хакуэ вовсе не... А он посмел подумать о нем вот так. Посмел желать - действительно желать - с ним близости...
И эта горечь почему-то оказалась приятной. Казалось, все, связанное с Хакуэ, по умолчанию становилось приятным. В очередную ночь безудержных фантазий он понял - действительно все. Хакуэ мог быть груб. Мог быть презрителен. Мог смеяться над наивной и такой жгучей привязанностью... Ему прощалось все. Он имел на это право. Ему слишком тяжело пришлось до Гишо - и это даже внутренне уже не обсуждалось - поэтому Гишо готов принять на себя удар. Был готов любыми силами дать Хакуэ то, в чем тот отчаянно нуждался - успех и признание. Всеобщую любовь и восхищение. Хакуэ получил место Гишо. Оказалось, что у него замечательный голос, но вовсе не это было решающим. Он мог вообще быть немым. Он просто имел право на все, что пожелает. Некоторое время Гишо даже пытался навязать ему решающий голос во всех внутригрупповых конфликтах. Хакуэ мягко но решительно оставил за собой право на нейтралитет. Он желал быть просто членом группы, организационные вопросы его волновали мало. Гишо мысленно целовал изящные нервные пальцы, небрежно сжимающие сигарету.
Хакуэ... Душными летними ночами неунимающееся напряжение не давало спать. Под окнами гудел Новый Эдо... И автоматически набирался телефонный номер - почти стершиеся цифры на мягких, подсвеченных зеленом, клавишах... И чуть хриплый низкий, такой завораживающий голос...
Это было бы чертовски забавно и чуточку стыдно - как раз в той мере, в которой еще можно пересилить мягкую неловкость. Это было бы интересно и вызывающе. И Хакуэ первый предложил сделать это - поцеловаться при всех. Это было бы забавно, и в другое время и в другом состоянии Гишо бы пришел в восторг от такой идеи. А сейчас - он растерянно смотрел в теплые искрящиеся глаза друга и не мог произнести ни слова. И тогда Хакуэ сделал это сам. Сухие, но все равно такие мягкие губы. С невероятным вкусом. Которого Гишо себе никак не мог представить как ни старался. Первый поцелуй - под хохот и одобрительные крики приятелей. Поцелуй, о котором столько мечталось... В нем было можно раствориться и пропасть.
Не осталось ничего - даже стыда, что прижавшийся слишком близко Хакуэ почувствует его совсем настоящее, а не шуточное возбуждение. Потом - все в тумане. Жаркие ночи и страстные переплетенья тел. Новая и необычная боль. Новое и невероятное удовольствие. Весь мир перевернулся в эти дни. Перевернулся навсегда и даже успел упорядочиться...
Дальше все было хорошо. Хакуэ понимал. Пожалуй, даже слишком хорошо понимал... Появлялось смутное ощущение, что это не Гишо служит и отдается Хакуэ, а Хакуэ всеми силами пытается дать Гишо то, в чем он нуждается... Но об этом было невозможно думать. Невозможно - в сводящих с ума поцелуях, дрожащего внутри восторга, когда Хакуэ демонстрировал его покорность остальным. В полупьяном трепе с О-джиро, он узнал, что попал под каблук и позволяет крутить собой как угодно. Это было восторгом - холодное пиво и неподдельное беспокойство в обычно лукавых глазах друга. Хотелось кричать: я счастлив!.. И никому из вас этого не понять... Только Хакуэ... Великолепный Хакуэ.
Жизнь свелась к одной цели: добиться для Хакуэ успеха. Трудно и кропотливо - не считаясь ни с чем - работать, заставлять работать остальных, сглаживать конфликты и развлекать уставшего... Вечерами пластаться у его ног. Счастье - принадлежать ему. Не поднимая взгляда, не замечая растущей усталости и отчаянья, вновь затопившего любимые глаза... Судорожное: люблю тебя - в его спину, когда после секса Хакуэ отворачивался и засыпал. Люблю тебя - будто этим можно удержать ускользающее...
И наконец - всего несколько слов, прояснивших все и окончательно. Это нельзя было списать на злость или раздражение. Хакуэ был предельно корректен и непривычно - уже снова непривычно - сдержан.
"Я не могу до бесконечности позволять тебе делать из меня строгую госпожу. Я не женщина, мне не нужно поклонения. Мне нужна сила... Мне нужно то же, что и тебе. Прости..."
После этого прости - было нечего добавить. Они слишком хорошо друг друга понимали. И только теперь стало понятно - почему.
Они еще некоторое время жили вместе. Спали на разных кроватях. Старались не встречаться на кухне и в ванной... Потом Хакуэ стал исчезать. Это можно было бы объяснить его работой над сольным альбомом - Гишо был в прострации и не поймал момента, когда еще можно было удержать группу от распада. Сейчас - не удержал ни выгодный контракт, ни успех последнего альбома. В конце концов Хакуэ уехал на двухмесячные съемки... И после недели в полном одиночестве, когда уже было невозможно от раздирающего изнутри горя - Гишо пошел туда. Своя студия - пыльные пульты и закрытые чехлами динамики. Одиноко болтающиеся на микрофонной стойке старые наушники. Пианино с задранной крышкой и потерявшейся еще в незапамятные времена передней декой...
Первый сингл был назван "Atsui Takute". Петь оказалось неожиданно трудно. И не думать о том, как бы это спел Хакуэ - тоже. То, что получилось, выпускать не хотелось. Наивно и глупо. Но... Хотя бы чтоб оправдать расходы по аренде...
Когда Хакуэ вернулся, уже был смонтирован самый нелепый в истории человечества клип. Хакуэ посмотрел его без особого интереса и только хмыкнул, а потом пошел собирать оставшиеся вещи.
В последний раз они поцеловались на пороге квартиры. Это был очень странный поцелуй – в нем не было ничего. Абсолютно. Ни вкуса, ни запаха… Не было даже тепла. И в этот момент Гишо понял, что потерял свое божество окончательно.