Когда все наконец разошлись, он раскрыл все окна, налил в широкий стакан чистого виски и немного постоял на балконе, вдыхая резкий запах магистрали - давно стоило бы сменить жилье, еще тогда когда... А уж теперь и тем более - новые заработки вполне позволяли более престижный и уютный район. Но что-то удерживало его именно в этой не очень большой и не сильно удобной квартире. Может быть, воспоминания о юности, все стремительней и безнадежней уходящей прочь. Может быть - именно этот вечный шум под окнами. Он создавал иллюзию чьего-то постоянного присутствия. Он забивал вглубь тоску и привычное одиночество - неясный гул, резкие звуки клаксонов, обрывки музыкальных фраз, рвущихся из неплотно прикрытых окон автомобилей... Он отпил виски - вкус не чувствовался. Может потому, что он уже слишком много выпил. Было холодно, белая рубашка оказалась расстегнутой до пояса, и это было странно - он не любил прилюдно обнажаться. Ладонью по груди, глядя вниз... Огни магистрали сливались в тусклые световые полосы... Пустой стакан полетел вниз, кувыркаясь, поблескивая гранями и быстро исчез. Холодно. Он отшатнулся от перил и вернулся в комнату. Холодно. И в спальне шум - может быть, кто-то остался?... Он поморщился, представляя себе неприятную сцену. Потом улыбнулся - почему сразу неприятную? Прихватив сигареты и бутылку с виски, он осторожно заглянул за седзи и зашел в спальню. Там не было никого, только на широком экране недавно купленного по настоянию друзей телевизора мелькала какая-то порнушка. Мимолетное облегчение сменилось разочарованием - все-таки он остался один. Никто даже по недоразумению не составит ему компанию в эту ночь... Придется одному допивать оставшееся от вечеринки виски и... досматривать оставленное гостями видео...
Неожиданно ударило под дых - этого он не ожидал. Кадры, кадры - может, он ошибся?.. Пальцы срываются, и никак не прикурить от дешевой зажигалки. Окно настежь - слишком душно. Сидя на самом краю развороченной кровати, как бегун на старте, готовый сорваться в любую секунду, и мышцы сводит от напряжения... И отпускает неожиданно. Противоестественное спокойствие, почти обледенение - зажигалка плавно высекает огонь, можно привольно откинуться и вдохнуть пахучий дым.
Медленно затягиваясь, он рассеянно следил глазами за происходящим на экране. Неровные, сбитые кадры любительской видеосъемки со штатива, причем, действующие лица то и дело выпадали из кадра. Матовый глазок подсоединенной к телевизору камеры ехидно поблескивал в темноте.
Ночной воздух в распахнутые окна: пахнет бензином и холодом, плечи моментально покрываются мурашками. Табак действует до странного отупляюще. Не хочется ни кусать губы, ни сжимать виски, мучительно утыкаясь лбом в колени... Не хочется даже запустить тяжелой пепельницей в суперплоский экран новенького тиви. Хочется сидеть вот так, не двигаясь, и подчиняться иллюзиям... Фантазиям. Это ведь очень эротично - когда одно красивое мужское тело любит другое красивое мужское тело. Пусть даже иногда не попадая в кадр. Пусть даже без звука и с ужасным качеством изображения... Так даже лучше. Можно представить себе, будто это совершенно незнакомые два тела... Ласкают... Переплетаются... Берут друг друга.
Дым попадает в глаза, и наворачиваются слезы. Горький дым будто прожигает до самого сердца, и слезы льются сами - долго и взахлеб. Горько... Как же горько. Стыдно. И жарко.
Он прикрыл ресницы, и на сетчатке ярким огнем вспыхнул неведомый сладострастно изогнутый иероглиф...
Можно было бы со смешком подумать, что Хакуэ наконец-то изменил Сатоми, а Чисато - своей гитаре. Можно было бы усмехнуться и забыть, и плюнуть на чужие экстравагантные развлечения перед видеокамерой. Можно было бы... Пойти сейчас и заснуть - спокойно и без сновидений, как человеку с чистой совестью и определенными обязательствами перед обществом. Не лишенными приятности обязательствами, надо заметить.
Можно было бы... Но он сидел, тупо глядя перед собой и прикуривая сигарету за сигаретой - они бесполезно и медленно тлели в расслабленных пальцах. Где-то на задворках мозга вяло копошилась мысль о том, что это скоро пройдет, скоро все устаканится и вернется на свои места... Но неожиданный жар туго переплетенного стыда и гнева наплывал горячечной волной, стремительно утягивая в багровую глубину, стукал в виски и так же стремительно выпускал на волю - задохнувшегося и дрожащего.
Было очень стыдно. До беспомощности. От вот такого отчаянного стыда когда-то был изобретен выход. Уход. От позора не сколько перед другими, сколько перед самим собой. Как жаль, что он слишком слаб. Как жаль что он слаб настолько, чтобы об этом думать.
В сизом предутреннем сумраке комната казалась раздвинувшейся до невероятных пределов. Густые туманные тени роились по углам, крупитчатым налетом покрывали ставшие зыбкими стены. Он уперся ладонями по обе стороны черного зеркала, заглянул в блеснувший глубиной провал. Где-то там - бледно-серое невнятное лицо чужака. Темные дыры вместо глаз и неровная щель рта. Он с болезненным любопытством и отвращением разглядывал себя, непроизвольно морщась... Слезы высохли, и под глазами стянулась сухая горячая пленочка. Смотреть было почти больно. И еще больней - спиной чувствовать дрожащий прямоугольник экрана, тавром выжигающий на коже похабное изображение - самая горячая сцена на паузе. Самая непристойно-кошмарная. Удовлетворенно улыбающийся Хакуэ и глядящий в камеру из-за его плеча Чисато. После этого было невозможно жить. После этого было нужно выжить.