На том же самом месте как и обговаривалось. Я погружен в игру настолько, что не замечаю вокруг ничего - ни того, что на сцене вдруг совсем не стало света, кроме слепящего прожектора подо мной, ни того, что ты совсем перестал метаться по сцене и стоял как-то ссутулившись перед барабанной установкой, спиной к публике.
Прожектор светит мне в лицо и я могу только закинуть голову и прикрыть глаза: из-за этого чудовищного света я не вижу ничего, ни тебя, ни зрителей, ни даже медиатор в собственных пальцах. Я слишком резко обрываю аккорд, наушник подсказывает мне, что соло закончилось, и я могу наконец-то сойти с источника света под ногами и бросить короткий взгляд вбок: ты встаешь на колени, длинный, нескладный, неестественный.
Интересно, думаю я, вжимаясь губами в микрофон - моя очередь вступать, - что ты видишь, стоя на сцене? Людей? Свет прожекторов? Свой особенный мир?

- Если ты смоешь макияж с глаз будет удобнее, - сообщаю я, вытягиваясь в кресле.
Мако, согнувшись в три погибели пытается выковырять из глаза линзу. Вот сейчас, думаю я, он пообещает никогда больше не носить цветные линзы. А потом вспомнит что через четыре дня мы снова выступаем, пожмет плечами и скажет, что без линз он не сможет выйти.
- Я и так могу справиться, - вокалист хмурится и я замечаю грустную складку на лбу, поразительно не согласующуюся с его вечной доброй и виноватой улыбкой.
Двойные стандарты, думаю я, глядя как он наконец справляется с линзой и принимается размазывать макияж. Пытаться открыться, заперев на все замки ту часть которая, как тебе кажется, не достойна внимания.
- Давай я помогу, - я поднимаюсь, не в силах смотреть на то, как Мако безуспешно пытается избавиться от косметики.
- Извини, - он виновато разводит руками, - после линз ничего не вижу.
- Нагнись.
- А, извини.

- Хватит извиняться, - я затянулся, глядя как ты откладываешь книгу и карандаш. Интересно, зачем ты всегда читаешь с карандашом? Я видел твои книги, в них нет ни одной пометки.
Я поворачиваю голову, изучая забитый до отказа книжный шкаф.
- Всё перевез?
- Нет, кое-что пришлось оставить родителям. С большим трудом смог выбрать что именно.
- Я рад.
- М? - ты приподнимаешь бровь и наклоняешь голову к плечу.
- Что у тебя есть желание и возможность читать.
- А, ты про это. Не важно, я стараюсь не обращать внимания. Если расстались - значит, просто не подошли друг другу.
- Хм.
- Она меня боялась, Айэ.
- Хм.
- Тебя удивляет?
- Ты не производишь впечатление людоеда, - выдавливаю улыбку из себя.
Каждый раз так - стучусь в наглухо закрытую дверь, в надежде, что мне откроют и сам же свожу все в шутку и делаю вид, что не при чем.
- А мне кажется, произвожу, - так же вымученно улыбаешься, пересаживаясь на пол, - у тебя остался коньяк?
- Только давай не будем напиваться как свиньи?
- Мне религия не позволит.
- То же самое ты говорил и в прошлый раз.

Медленно рассветало. Мако сдержал свое обещание: я еще что-то соображал, когда коньяк кончился, знаменуя конец попойки. Я лежал на спине, завернувшись в одеяло, прислушиваясь к хрипящему дыханию вокалиста.
- Спишь?
- Угу.
- Вот и хорошо, - я поворачиваюсь на бок, - слушай, я хотел спросить. Вчера на концерте подумал.
- Не добавить ли нам еще одну гитару?
- Не угадал.
- Странно.
- Мако, а что ты видишь, когда поешь?
- Людей, как ни странно.
- И... как они?
- Как обычно. Знаешь, я хочу сделать их чуть счастливее, но вместо этого вижу на их лицах точно то, что в моей душе.
- Тебя сложно понять. Если бы ты чуть-чуть открылся, было бы проще.
Мы помолчали, прислушиваясь к стрекоту часов.
- Слушай, Айэ.
- М?
- Не дашь мне телефон сестры той девушки?
- Какой?
- Твоей девушки.
- У тебя получится?
- Ну, начинать надо с малого.

back