- Хватит относиться ко мне, как к инвалиду.
Тошия с отвращение давит окурок о край забитой до отказа пепельницы, равнодушно смотря на меня.
- Не относись так ко мне, - повторяет он, поднимаясь, - я не мальчик-дурачок, чтобы не понять этого.
- Извини, - я отворачиваюсь, делая вид, будто бы увлечен поиском пачки сигарет.
- Не извиняйся. И не вини только себя, - вкрадчиво говорит Хара, аккуратно закрывая за собой дверь, оставляя меня наедине с пепельницей.
Вот и поговорили, думаю я, давя едва начатую сигарету.
Как к инвалиду, да? Вспоминаю Тошимасу на репетиции - вся эта наигранная живость, надрывный смех, когда он вешается на Дая и получает от того локтем под ребра, всё, что исчезает, стоит мне закрыть дверь в студию.
Я с раздражением смотрю на стул, где сидел Хара и думаю, что наверное, это всё - только моя вина. И даже то, что он испытывает ко мне жалость.
Собирались тучи, по-осеннему тяжелые, и, кажется, готовился полить дождь. Я задумался о зонте, о том, как добираться домой, если сегодня меня подвез Дай, о том, что вот уже который день в холодильнике ничего нет и как-то совсем забыл, глядя за окно и перетирая однообразные бытовые мысли, о неприятном разговоре, о Харе, который с пустыми глазами, осунувшийся, злой и колючий, требовал, чтобы я относился к нему, как к остальным, забивая пепельницу, а я смотрел на него и думал, что такого могло произойти и почему вдруг стало так что он вдруг выпал из категории самых дорогих людей в категорию неопределенно отдалившихся друзей, с которыми, может быть, мы больше никогда не будем близки.

Я прижался лбом к стеклу. Было уже поздно, шел дождь, и я из окна мог видеть, как пролетают, разбрасывая в стороны блестящие капли, машина на автостраде. Я вжимался с холодное стекло задучиво докуривая последнюю сигарету.
Надо возвращаться.
Бросаю быстрый взгляд на исчирканный календарь на стене: красным маркером - мои пометки, бисерные буквы Шиньи, дописанные карандашом, размашистое "за работу!" Кё. Отсчитываю от своей последней пометки пять дней: пять дней прошло с последнего концерта. Значит, сегодня уже двадцать пятое. Значит, еще через две пометки - зима. А через месяц - уже Новый год. А я потерялся в календаре и считаю дни от пометки до пометки.
Я запахиваю плащ поплотнее, и уже собираюсь выключить свет, как замечаю вдруг мелкую подпись, сделанную под девятнадцатым числом: "Ниикура Каору -
идиот".
Идиот, мысленно соглашаюсь я, выключая свет и закрывая дверь в студию.

Девятнадцатое ноября.
Я о чем-то забыл? Шарю в поисках сигарет, но вспоминаю, что выкурил последнюю, разглядывая автостраду.
Девятнадцатое ноября.
Достаю телефон, пробегаю по числам, рассматривая номера звонков.
Череду звонков Тошии - несколько пропущенных, остальные - короткие. То от него ко мне, то от меня - к нему.
Девятнадцатое ноября. Я выхожу из студии, втягиваю голову, чтобы хоть как-то спастись от ветра и дождя.
Девятнадцатого ноября нас не стало.

Тошимаса тогда сидел напротив меня в дешевом кафе, безразлично попивая кофе. Он уже даже не делал попытку взять меня за руку или что-то вроде этого.
Спасибо, Тошия.
- И? - он закидывает ногу на ногу, глядя мне в глаза, - что ты хотел мне сказать?
- Извини. Я больше не могу, - стараюсь говорить как можно меньше, хотя, пока я ехал сюда я выстраивал бесконечные монологи, в которых убеждал в своей правоте. В том, что я прав. В том, что всё именно так, как мне бы хотелось видеть.
- Не можешь... что?
- Быть с тобой.
Я прикрыл глаза, ожидая, что сейчас он будет кричать. Или врежет мне. Или...
- Наконец-то.
- Что? - я не мог поверить своим ушам. Но Хара лишь отставил чашку и уставился на меня в упор.
- Наконец-то. Ты думаешь, я не заметил этого? - тихо спросил он, - когда ты последний раз обнимал меня, Каору? Думаешь, я не понял почем ты практически выгнал меня, когда я пришел к тебе последний раз?
- Я не...
- Это не важно, - Тошия устало улыбнулся и потрепал меня по плечу, - спасибо, что нашел в себе силы закончить.
- А ты?
- Это лицемерно. Но если тебя это интересует - я всё так же тебя люблю.
- Я тебя подвезу, - твердо говорю я, тяну басиста за руку, стараясь не замечать слабую дрожь по всему его телу. Чувствуя, как с каждым шагом из этого проклятого места, все холоднее и холоднее становятся мои пальцы. В этот день мы ехали, не обменявшись ни словом, Тошия сел на заднее сидение и угрюмо дремал, а мне так не хотелось касаться его, что я нарочито резко затормозил перед нужным подъездом, выдергивая его из сна. А потом еще долго смотрел, как он медленно, ссутулившись, подходит к двери.
Не оглядываясь.
Наверное, мне тоже нельзя оглядываться, подумал я.

- Хорошо, что вы разошлись.
Кё аккуратно ставит бокал пива на стойку и смотрит на меня. Я напрягаю память: кажется, сейчас середина декабря.
- Хорошо? - усмехаюсь и почему-то вдруг вспоминаю, как мы ходили по магазинам в начале осени, а потом прятались от Шиньи.
- Ты думаешь, я не заметил? - вокалист вяло улыбнулся, - только ты, кажется, не заметил, каким был Тошия последнее время. Дай как-то, пока подвозил меня, состроил целую теорию о том, что его кинула девушка, я его всецело поддержал.
- Не рассказал?
- Конечно нет. Он бы меня убил. А потом тебя. Нужно мне, что-ли?
- Да уж...
Мы помолчали, разглядывая этикетки бутылок в витрине. Кё всё так же грустно улыбался, стараясь не смотреть на меня.
- Каору, слушай, прекрати ты это. Сколько еще ты будешь себя винить?
Человек, который вечно дает советы. Лучшие советы. Действенные советы. Дружеские советы. Человек, который едва сводит концы с концами в своей жизни и ничем не может себе помочь. Ниимура склонил голову на бок и, прищурившись, изучал меня.
- У тебя всё на лице написано, - сообщил он, наконец, и попросил бармена повторить, - у тебя на лице написано это твое "разберись со своей жизнью". Ты знаешь, я так хотел взять от вас отпуск!
Он неожиданно рассмеялся, откинул голову назад, едва не падая с высокого стула.
- Да, отпуск, - повторил Кё, отсмеявшись, - от щенячьих глаз Тошии, от истерик Шиньи, от тебя, с твоими дурацкими якобы неразрешимыми проблемами. На пару недель. А потом опять по-новой. Психологическая помощь Dir en Grey - работает тогда, когда не отдыхает, а не отдыхает она никогда.
- Извини, - я опрокидываю бокал.
- Всё в порядке, - искренне улыбается вокалист, - просто не надо винить одного себя в этом. Вы были хреновой парой.
- Думаешь?
- Только если ты его не любил.
Я передергиваю плечами.
- Любил. Наверное.
- Вот видишь, опять это твое наверное, - Ниимура вздыхает, - в таких вещах уж стоит быть уверенным. Только не надо оправдываться, ладно?
- Как скажешь. Хорошо, я думал, что люблю его.
- А на самом деле?
- На самом деле у нас была только одна его огромная любовь на двоих.

Лоскуты. Лоскутное одеяло прошедшего.
Я скашиваю глаза: Шинья давно ушел спать, Дай и Кё рубятся в приставку, Тошия - спит, свернувшись калачиком в кресле.
Говорят, как новый год встретишь, так его и проведешь. От дня идиота Ниикуры Каору до этого, помеченного зеленым маркером Тошии прошло, кажется, шесть моих отметок и мы настолько устали, что предпочли бы провести Новый год во сне, но пять одиноких человек непременно собьются в клуб по одиночеству.
- Каору, - чуть слышно шепчет Тошимаса, протягивая ко мне руки. Я послушно и незаметно, насколько это позволяет хмель, пересаживаюсь, позволяя ему обнять себя.
- Каору, - повторяет он жалобно, утыкаясь носом в мои волосы.
Извини.
- Я тебя люблю, - шепчет он мне, подавляя всхлип, - извини меня.
- Тошимаса Хара - идиот, - отвечаю ему я, осторожно гладя по голове.
- Сам ты идиот. Ты не в чем не виноват. Почему ты не можешь быть просто собой? Почему мы не можем быть просто друзьями? Почему ты так отдаляешься, Каору?
Он тихо плачет, наверное впервые за последнее время: он бы никогда не позволил себе давиться отчаянием в одиночестве, а мне остается только успокаивающе гладить его по волосам и думать о том, что, наверное, я бы очень хотел его любить, но в этом своем желании только сделал его еще более несчастным.
- Мы были хреновой парой, - шепчу я, устало.
- Да, - Тошия судорожно вздыхает, - но я тебя всё равно люблю.

back