История №1
История №1
Автор: Тё
E-mail: te_pushistyi@mail.ru
Фэндом: j-rock
Пэйринг: Гишо/Хакуэ. Остальные – просто шли мимо.
Жанр:love story
Warning №0: Яой.
Warning №1: Текст живет по законам Japan-Fanfiction.
Присутствуют: скользящие силуэты; взгляды, тыкающиеся куда не поподя; бегающие по позвоночникам. Сюжета особого нет.
Warning №2: Автор периодически путает половую принадлежность Манны-сан. Посему тоже герои постоянно спотыкаются.
Warning №3: Образ Сугихары, заходящего за солью, с нижайшими поклонами позаимствован у Miya, из фика «Соль».
Жара опустилась на Киото совершенно неожиданно. Такого изнуряющего пекла в Японии, да еще ранней весной, не помнили со времен Хиросимы. Впрочем, дисциплинированные жители страны вечноцветущих хризантем так и не покинули бы свои уютные кондиционируемые офисы и наслаждались бы яркими, словно глянцевыми, днями из блестящих окон небоскребов, если бы не…
Хакуэ вытер выступивший пот на шее и отошел от окна в глубину комнаты, в тень.
Черта с два! Никакие кондиционеры не помогали! Он выдохнул из легких сухой воздух и с блаженным вздохом уселся в кресло, по бокам которого стояли ведерки для шампанского. Вокалист Penicillin с наслаждением опустил кисти в прохладную воду. Теперь все подходящие емкости использовались, исключительно, как возможность налить туда холодную воду и опустить в нее конечности.
Огненную и какую-то тяжелую тишину нарушил грохот, визг и нечленораздельные вопли на французском, доносящиеся с улицы.
… если бы не международный рок фестиваль! Задумка организаторов была проста и гениальна, как чайник – пригласить в Японию лучших мировых рок-музыкантов и устроить двухнедельный концертный марафон, апофеозом которого должен был стать супер-мега-вау-концерт с участием всех. Не просто всех, а самых-самых всех! По крайней мере, так Хакуэ объяснил Гишо, оставшийся в Penicillin за главного. Киеши сбежал отдыхать вместе с Мияви, в неизвестном направлении…
Хакуэ закрыл глаза. Думать было очень тяжело. Казалось, мозги приняли вид слипшийся яичной лапши. Да, именно так – мерзкая, горячая побулькивающая яичная лапша в черепной коробке. От яркости кулинарного образа парня аж передернуло… и, отвлекаясь от гастрономических сравнений, он принялся вспоминать.
Кажется, это был конец апреля…
В студию влетел хорошенький, свеженький и похожий на плюшевую игрушку Мияви. От него исходили волны позитивной энергетики, а огромные голубые глаза так наивно смотрели на мир, что хотелось дать ребенку шоколадку и отвезти в парк
аттракционов. Если бы не зубодробильный ор Киеши:
- Вашу мать, вы работать будете?
В принципе, оные вспышки повторялись часто. Правда, с пугающей регулярностью, раз в два дня. И группе и продюсеру это надоело. Не, они работали. Честно! Но Киеши постоянно появлялся тогда, когда Penicillinы устраивали себе заслуженный отдых. И получалось, что они – бездельники, а любимый продюсер – весь в белом и презрительно-надменный… И Мияви наблюдал изумительную картину – встрепанная легенда j-rocka букой смотрел на своих подчиненных.
- Киеши, ты не мог бы мне помочь? – серебрянноволосый гитарист, загадочно поблескивая пирсингом, утащил за собой упирающегося мужчину.
Гишо, Хакуэ и Чисато переглянулись и, все вместе уставились на О’Джиру, почти скрытого за барабанной установкой. Тот, подняв палочки, глубокомысленно выдал:
- О!
Остальные согласились.
Когда Киёши вернулся, он был еще более встрёпанный, со сведенными на переносице глазами и удивлённо изогнутыми губами.
- Так! Я уезжаю отдыхать! На… месяц… нет! На пол года! За главного остается Гишо! , - проинформировал он группу, рассеяно оглядывая вытянутые лица, - И смотрите тут у меня!
Грозный продюсер подмигнул, улыбнулся и исчез за дверью.
- Я же говорил – «О»!, - флегматично подал голос О’Джиру…
И тогда на Penicillin напала лень. Они, конечно, репетировали, записывали песни и выступали на радио, но как-то без искры, без задоринки.
А потом Гишо сообщил, что их пригласили на этот фестиваль. И искра появилась. Показать себе. Доказать себе и другим. Что можешь. Все…
- ВАШУ МАНУ! – донеслось с улицы и Хакуэ поморщился, узнав голос Гакта.
Организаторы придумали чудную вещь… Рядом с древней столицей построить небольшой городок, для проведения крупнейшего в мире фестиваля рок-музыки. Причем, фишка состояла в том, что участники жили в домах, типичных для их цивилизации. Китайцы – в высокой пагоде, англичане – в шикарном поместье посредине ланшавтного парка, жилище немцев напоминало что-то среднее, между классическим домом бюргера и конопляным полем, американцы – на ранчо, а русские… С русскими произошла заминка – терем им строить и не собирались, а, посему, в самом центре импровизированного поселка выросла маленькая уютная хрущевка общежитийного типа, окруженная пушистыми кустами сирени и утопающими в них лавочками. Напившиеся еще в самолете здоровенные дядьки утирали слезы и что-то сентиментальное на родном языке.
Впечатлительные аборигены пустили пару слезинок. Говорили, что даже Мана-сан плакала… плакал… плакало… Навзрыд!
Самих же японцев поселили в высоченном небоскрёбе. Каждый этаж занимал сольный исполнитель или группа. Гакт, как самый умный, не иначе, хотел жить в двух местах, но, разъярённая(ый)(ое) после сентиментальности Мана-сан чуть не выцарапал(а) Его Ледяному Величеству глаза. Просто Клаха, вместе с Кодзи и Юки деликатно оставили лидера и свалили отдыхать. Мана совершенно неожиданно остался(ась)(ось) один(а)(о) и, естественно, взъелся(ась)(ось) на Гакта. А тот, не подозревая о проблемах бывшего лидера-самы, оставшегося в разгар фестиваля без группы, обиделся, и ушел пить к англичанам. Мана опять рыдало.
Концерты представителей разных стран следовали друг за другом, правда, из-за жары они проводились исключительно вечерами. Днем – репетировали, на сколько это было возможно. Мгновенный, как вспышка, всплеск музыки. Каждая мелодия звучала совершенно. Каждая нота выверена веками и потому неповторима.
А вот ночью. Ночью «делегаты» ходили друг другу в гости…У немцев Хакуэ попробовал какую-то экзотическую дрянь, у французов – настоящий коньяк, а наутро непонятно как оказался у безупречных Scorpions, которые откармливали его овсянкой. Но веселее всего было у русских. Непонятно как, но эти люди располагали к себе и на ломаном английском рассказывали анекдоты, делились опытом. Но наутро никакая овсянка не помогала…
Хакуэ расслабился. В соседней комнате Чисато и О‘Джиру словно бы нехотя репетировали. И, если у Чисато выходила хоть какая-то мелодия, то О’Джиру вообще не попадал. Никуда.
Гишо было ни слышно, ни видно.
Убаюкивающая мелодия смолкла и в дверном проеме, отделяющим огромную гостиную от крохотной студии, показалась голова барабанщика.
- Хей, мы пойдем в бассейн, хорошо? А то и так дышать нечем, а там кислород еще вчера кончился.
Хакуэ безмолвно кивнул, и голова тут же исчезла. Торопливый топот и скрип входной двери возвестили о том, что вокалист остался в блаженной, звенящей и совершенной тишине.
- Бел-л-лые розы, бел-л-лые розы-ы… - надрывно завыл стареющий голос за окном. Эти русские громко и матерно ругались, обнаружив в одном футляре, вместо виолончели, худенького типа, возрастом « хорошо за 20, почти что 60» с замызганной гитарой под мышкой. Типчик быстро слинял от соотечественников и теперь доставал Инорана однообразным вытьем. Джей уже сегодня выбросил на голову незадачливого мужика два цветочных горшка и остатки вчерашнего ужина. Однако, тот вопил еще яростнее. Почему он привязался именно к Ино-чану, не мог объяснить никто, тем более сами русские.
- Эй, дружочек? – послышалось от двери.
Хакуэ открыл глаза и вымученно посмотрел в сторону источника звука.
В дверном проеме стоял Сугизо, по случаю жары раздевшийся до плавок [которые, с поправкой на миниатюрность, можно было вообще не заметить] и как-то нехорошо улыбающийся.
- Тебе чего? – спросил вокалист Penicillin, снова закрывая глаза [практически голого Суги он лицезрел отнюдь не впервые].
- У тебя соли нет? – озабоченно спросил тот.
- Нет… Не знаю… Искать лень…
- Жалко. Я уже восемь этажей оббегал. То нет, то закрыто, то все заняты, - заметно расстроился Люцифер, сведя глаза в кучку.
- А зачем?
- Да, понимаешь, решил к возвращению Рюичи готовить научиться. Вот продукты помаленьку ищу.
- А почему голый?
- Так ведь жарко! – простодушно пожал плечами Сугизо и растаял в воздухе, как туман.
Такая простая идея, как раздеться, Хакуэ в голову не приходила. Он медленно встал и передислоцировался в глубь комнаты, стягивая льняные шорты и рубашку и рассуждая о странностях любви.
Вот Рюичи! Он в данный момент лечил нервы на каком-то тихом чешском курорте [не, прям ближний свет!]. О’Джиру, который видел вокалиста Luna Sea непосредственно перед отъездом, утверждал, что тот выглядел паршиво. Круги под глазами, размером с чайные блюдца, волосы, торчащие, как пакля, потухшие глаза, сиявшие раньше, как фонари… Всего с двумя [!] чемоданами Рю садился в такси, выходя из дома Сугизо. Хакуэ еще тогда поинтересовался, что вышеозначенный барабанщик делал около высоток на юго-западе Токио, где располагалась квартира Сугихары. На что тот неубедительно углубился в поедание кустика дифеннбахии, которую отродясь не ел. Собственно поэтому, дифеннбахии в студии и держали.
После отъезда Рюичи, Сегизо провалился в нескончаемую депрессию, тем более, что Luna Sea находились в официальном отпуске, и полностью должны были собраться только на фестивале. Месяц гитарист и секс-легенда ходил как пришибленный, изредка прибиваясь тем, что играл на подхвате у никому не известных индисов, а потом заходил в первый попавшийся бар и напивался там до безумия. Его, конечно, встречал кто-нибудь из знакомых и препровождал домой. А утром, с еще более грустным видом Суги бродил по пустым студиям, словно кого-то искал.
Сугизо скучал по Рюи. Очень. Это виделось Хакуэ невооруженным глазом. Как, впрочем, и то, что здесь, на фестивале, в преддверии возвращения Кавамуры, Сугихара ожил. Даже, вот, готовить учиться.
Обнаженное тело на секунду обдало прохладой. Распустив тяжелые волосы, мучившие едва не сильнее, чем одежда, парень повалился на стоявшую в самой густой тени кушетку.
Сзади раздалось покашливание. Повернув голову, Хакуэ увидел Гишо в костюме-тройке глубокого синего цвета и темно-бордовой сорочке.
- Тебе не жарко? – осведомился он у вошедшего.
- А тебе, я вижу, нет, - ехидно бормотнул гитарист, стягивая галстук и бессильно опускаясь в кресло, из которого удачно слинял Хакуэ. Теперь оно находилось на самом солнцепеке.
- Сил нет. Совсем! – пожаловался лежащий на спине певец, раскинув руки.
- Да ну? - Выразительно поднял брови Гишо.
Хм, действительно, то ли от близости бывшего любовника, то ли из-за прохлады, член Хакуэ бодро стоял, едва заметно пульсируя…
Впрочем, никто не смутился.
Гишо встал с кресла и подошел к кушетке, медленно стягивая пиджак. Бесполезная льняная тряпка [почему-то все участники группы Penecillin предпочитали лен] с пыльным «плюхом» шлепнулась на дорогой паркет. Хакуэ закрыл глаза и почувствовал, как на кушетку опустилась тяжесть тела. Он чуть приподнял голову и…задохнулся… Гишо, с чисто исследовательским интересом рассматривал бодрый орган друга.
- А? – спросил он, и в ту же секунду Гишо обхватил ствол руками, начиная размеренно двигать вверх-вниз. Он не отрывал взгляда от подернутой дымкой удивления и наслаждения.
- Ах, - стройное тело выгнулось, струя спермы ткнулась, как слепой щенок носом, в ладонь и Хакуэ бессильно обмяк. Повернув голову, он заметил, как задумчивый Гишо слизывал его семя с пальцев.
- Не надо… А то сил и правда больше нет… - молитвенно простонал он.
- До встречи вечером … - усмехнулся басист.
***
- Мана-сама, что с вами? – к рыдающей в обнимку со скрипкой синевласке подбежал испуганной Хидето.
- Мальчик… - всхлипнуло оно, взмахнув длинными ресницами, - Мальчик, мне грустно… Эти русские…
- Мана-сан, вы опять были там? – укоризненно покачал бедрами в новой юбке розоволосый чудо Хиде.
- Мы играли… как это они сказали… в детские игры… А потом они сказали, что и взрослые знают…
Слезы не смывали намертво въевшегося макияжа, хотя, злые языки [если честно, это был Гакт. По пьяни дело было] утверждали, что он\она плачет исключительно кислотой.
- А потом они мне подарили мне тюбик несмываемой губной помады. И синюю пенку для волос…
- Как трогательно! – всхлипнул Хиде.
- Милый… Мне еще ни разу никто ничего не дари-и-и-ил!
Раскачиваясь, как маятник Максвелла, Мана завывало.
- Йошики, может, не стоит, что бы она ходила к этим русским?
- А как она потом играет? – резонно спросил тот, пытаясь незаметно стереть след ультрамариновой помады с шеи. Безрезультатно. Помада-то польская. На века, как говориться. Мудрые русские знали, что подарить простой японской скрипачке. Особенно после того, как она от души сыграла им семь-сорок.
- Что у них там за скандалы? - удивился Хакуэ, когда мимо него проскользнул задумчивый Хиде.
- Гакт завис, Манна завис…ло, Йошики завис на Мане, - улбнулся Гишо.
- А Хиде-чан?
- Хидето ждет Гакта.
- Ясно. - Об отношениях Хиде и Гакта ходили легенды. Несомненно для Хакуэ было только одно – эти двое действительно любили друг друга.
Познакомил(а) их Мана-сан. Что привлекло холодного Его Величество к Хиде-чану? Трудно даже предположить. Вероятно, то самое, пресловутое притяжение противоположностей. Гакт, в общем-то, являлся не плохим человеком, но всячески прятал это. Манна злился(ась). Он(а) Гакта знал(а) лучше всех. И, в его голове и зародился этот коварный план: познакомить Камуи и Хидето. А там, глядишь, чего и получиться. Йошики его(ее) поддержал. Что из этого получилось - неизвестно. Только в уголках глаз Хиде силилась грусть, когда Гакта поблизости не было, и он расцветал, когда Камуи в этой «поблизости» появлялся…- А что там делают Хиде с Йошики?
Мимо, элегантно покачиваясь от выпитой бутылки бренди, проползало Его Ледяное Величество, Гакт Первый, Последний и Неповторимый.
В зюзю трезвые и вечно живые Scorpions махали ему платочками с парадного балкона поместья…
Йошики и Мана?
Хакуэ завис надолго. След ультрамариновой помады на шее у лидера X-Japan говорил о многом. Но, в то же время, так о многом молчал!!! А знать хотелось до дрожи в коленках и потери шпилек! Вроде бы ничего нового, просто дружба двух лидеров, таких разных…
Неуловимым движением ресниц Мана загнал нелепые подозрения обратно в душу Хакуэ, строго посмотрел и прошёл мимо.
Йошики прошёл следом, встряхивая волосами.
Гишо хихикнул. Почему-то авторитетов он совершенно не боялся.
- А где Чисато и О’Джиру? – как-то не в тему поинтересовался Гишо.
- Плавают, наверное…
- В чем?
***
- Ребята, у вас Хиде… тьфу, у вас хрена нигде не завалялось? – растрепанный Сугизо, как всегда практически голый и улыбающийся, возник на пороге этажа Penicillin.
- Не. Редька есть. Надо? – прокричал из кухни Гишо.
- А послаще?
- Хрен редьки не слаще. – наставительно донеслось из пищеблока.
- Это смотря чей, - мечтательно вздохнул Суги, облизнулся и исчез.
- Что это с ним? – проорал Гишо.
- Учится готовить, - хихикнул Хакуэ, валяясь на простынях и почитывая свежий журнальчик. Надо ли говорить, что лежал он без одежды, полностью готовый… К употреблению, так сказать.
- Хакуэ, оденься. У нас сегодня гости! – повелительным тоном разбились все мечты о чистом и безыскусном сексе.
- Гишо, в тебе нет ни капли романтики! – обиженно возопил тот, уныло плетясь в ванную, дабы принять душ и снять напряжение [рукоблудие, конечно, ключ от всех проблем, но первый шаг к импотенции].
Гишо на кухне загадочно улыбался.
***
- Тошия, передай, пожалуйста, соль, если тебе не трудно, - очаровательно ворковала Маночка, совсем забыв о слезах. Йошики, наблюдающий за ней с противоестественной яростью и мечтающий набить Тошии морду [пардон, личико], не замечал, что тот, в свою очередь, сжимает на коленях салфетку. На коленях у Кё. Кё мило краснел и скромно ел виноград. Хиде маялся, сидя напротив Его Высокомерия и Холодности Гакта, от переизбытка чувств постоянно прикладываясь к коктейлю. Пока он ловил губами трубочку, глаза Камуи становились невозможно широкими и вожделеющими. Джей и Иноран пили чай. С плюшками. Короче, целовались где-то на заднем плане. Хакуэ беседовал с офигительно-красивым Рюичи о пользе новой охлаждающей маски для рук на основе лепестков хризантем и чистейшего самогону. Вокалист Luna Sea вернулся совсем недавно и, собственно, именно его возвращению был и посвящен сегодняшний банкет.
Ждали Сугихару. Умелыми [!] ручками Гишо были приготовлены только закуски, а на основное блюдо претендовало то, что с самого утра готовил Сугизо, выискивая продукты по закоулкам небольшого интернационального городка. Китайцы пожертвовали ящик Доширака, американцы – четыре огроменных обезжиренных куска свинины, французы – жутко дорогой соус, а англичане – мешок чечевицы. Но самый щедрый подарок Суги получил от русских – бочонок меда и жбан сметаны. Там же его снабдили рецептом приготовления всего этого безобразия. Остальные ингредиенты Люцифер собирал уже у своих.
Наконец, гитарист внес в комнату шикарное блюдо, накрытое серебряным колпаком.
- Жрать давай! – потребовали Кё и Тошия хором.
- Вас, Диров, что, никто не кормит? – ехидно покосившись на господина Хаяши одним глазом, спросил Хакуэ, не отрываясь рассматривая другим – предстоящее блюдо.
Ответом ему послужил неопределенный хмык.
Вкуснятину умяли махом, отдавая должное кулинарным способностям повара. Скромный Суги сидел в уголочке, комкая в руках клетчатый платок, размером с простыню.
- Суги? – Рюичи медленно подошёл к другу и опустил руку ему на плечо.
- Свинку… жалко! – признался Люцифер.
Мана заливисто смеялось.
***
Был вечер. Теплый весенний вечер с миллиардами звезд, солнечными лучиками, прощающимися с землей у самого горизонта, и невероятно синим небом, таким знакомым, прекрасным и бесконечно далеким.
На лавочке, в кустах сирени, перебирая гитарные струны тихо сидели пьяные русские, что-то мелодично напевая на родном языке. Что-то рвущее душу простой японской скрипачке с синими волосами и пухлыми губами. Мана стоял на балконе и всматривался в небо, пытаясь удивленно высказать неконтролируемый восторг и теплую, светлую грусть, поднимающуюся в душе.
В небе взошла луна, похожая на дольку лимона.
- Она похожа на тебя. Только не такая красивая, - раздалось над ухом.
Рассыпанные по плечам волосы разлетелись, и Мана встретился глазами с Йошики, облачённого в простые черные брюки и белу рубашку.
Пожав плечами и вскинув бровушки домиком, синевласка взмахнула ресницами. Поправила длинное белое платье и, подняв скрипку, словно любимое дитя. Приглашающе взмахнула смычком.
Старинный цыганский романс и музыкальная фантазия японской скрипки бередили душу…
Хакуэ не спал. Да и кто мог спать в эту ночь? Только Гишо, намаявшийся уборкой после банкета. Больше всего, как всегда, наследили Кё и Тошия, заныкивающие использованные презервативы за обивку дивана. Непонятно только, как они успевали одновременно? Хакуэ мыл посуду. А Гишо матерился на грязную обувь, добрым словом вспоминая лишь вечноголого Сугизо…
И сейчас Гишо спал. А Хакуэ наблюдал расслабленные черты лица любимого человека. Все было хорошо. Но время медленно и верно приближалась к тому моменту, как…
- Бе-л-л-лые розы, бел-л-лые розы, - возопили под окном. Видимо, незадачливый парень пришёл в себя.
- Давай его кастрируем, - устало предложил проснувшийся Гишо.
- А смысл? – резонно уточнил друг.
- Ну… петь лучше начнет…
- Так…клизму в ухо, пинок под зад и на перевоспитание к Киёши. Кстати, а где он?..
- Говорят, он с Мияви в Анапе завис.
- А где это – Анапы?
- Ты у русских спроси, они знают.
- Бел-л-лые розы, бел-л-лые розы…
***
- Лидер-сама, лидер-сама, мы пошли гулять! - знакомые голоса жалобно скреблись Гакту в сознание. Он открыл левый глаз.
- Ну, лидер-сама-а-а-а! – в непосредственной близости обнаружились согрупники, посылающие отключенному мозгу эфирно-вебральные послания [автор хочет спать!].
- Ю? Маса? – уточнил Их Вредное Сиятельство на всякий случай.
Парочка закивала.
Решив, что один глаз такого напряжения не вынесет, Камуи решил его закрыть. И закрыл. Ждущие разрешения Маса и Ю восприняли эту мимическую активность, как знак согласия и, шёпотом повизгивая, убежали.
Сон прошёл. Мимо.
Гакт открыл оба глаза и сел на кровати, разглядывая открытую балконную дверь и колыхающуюся занавеску из темно-синего шёлка. За ней мелькал силуэт, быстро скользя из стороны в сторону.
- Ну заходи уж, - буркнул певец, нервно подтягивая шифоновое покрывало, которым укрывался. Кожа покрылась мурашками, то ли от внезапной ночной прохлады, то ли от смущения, то ли от… нет, это явно не было вожделением [О Гакт-сан!!!]!
На балконе смущенно кашлянули, и Хиде, раздвинув занавески, остановился на пороге спальни, оглядывая гактическую комнату и ее хозяина. Привычные причуды Камуи – неустойчивое свечечное освещение, черные драпировки стен, мрачноватого вида репродукции гравюр Дюрера на стенах – все это Хидето не впечатлило. Больше его занимал сам Гакт – сидящий на огромной, кажется, четырехспальной, постели [зачем ему, одному – и такой сексодром?], с взъерошенными волосами, с лихорадочными голубыми глазами… по полуобнаженному торсу скользят отблески пламени, а [э-э-э-э] нижняя половина многообещающе прикрыта черной блестящей простынею…
- Чего пришёл?
- Ну дык… эта…кхм… в шахматы сыграть! – розоволосое чудо потрясло сложенной вдвое шахматной доской, весьма потрепанного вида. Внутри что-то грохотало [должно быть, шахматы…]. Гакт поджал под себя ноги и сел.
- Ты помнишь, на чем мы остановились? - Спросил он, зачарованно наблюдая за тем, как Хиде расставляет фигуры.
- Да… Знаешь, я эту партию с Йошики доиграл. Только мы на середине остановились, а мы до конца дошли.
- И как он кончил? – живо поинтересовался Камуи.
- Плохо. Если эту нехитрую операцию можно как-то оценить, - машинально отозвался Хиде и покраснел, - Ну вот, кажется, вчера было так.
- А что вы с Йошики в Malice Mizer делаете. Или, правильнее было бы спросить, что с вами делает Мана? – ехидно спросил Гакт, двигая белого коня.
- Гостим… Хис и Пата щас у русских. Точнее, - поправился Матсумото, двигая черную ладью, - Пата точно там. А вот насчет Хиса – это мое предположение. Йошики считает, что они с Тоши сейчас… ну… в общем… твой ход…
- С вами ясно – а что с Malice? – Камуи задумался.
- У Кодзи каникулы. Ю-ки и Клаха сбежали к нему отдыхать.
- Что, Мана в гневе?
- Нет, что ты! Она очень интеллигентная девушка. Ой, то есть, я хотел сказать, что он нам сам предложил погостить у них. Все равно ведь нечем заняться.
- И как теперь называетесь? X-Mizer? – ехидно уточни бывший член [хи-хи].
- Не, мы же так, побаловаться. Может, пару записей вместе сделаем. Тем более, что Мана - профессионал. Кроме того, это просто клёво...
- Тебе шах.
- Вот блять!
- И мат.
- Твою Ману!
- Ну?
- П***ц!
- Поздняк метаться, бобик сдох!
Хиде обиженно сгреб шахматы обратно и сердито посмотрел на ехидного Гакта. Потом убрал доску с кровати. Потом – вгляделся в лицо Камуи.
- Шахматы – такая коварная игра! – подтвердил тот.
Хидето вздохнул. Почесал затылок. Придвинулся ближе и порывисто поцеловал узкие губы певца. Просто. Словно так и должно было быть. И тут же получил ответ. Мир вокруг них растворился.
Когда ласковые прикосновения дошли до затуманенного мозга, Гакт уже расстегивал шелковую рубашку гитариста. Хиде отстранился и возмущенно уставился на диверсанта.
- Мы играли только на поцелуй!
- И ты можешь ограничиться только поцелуем? – скептически приподнял бровь тот, снова превращаясь в Его Ледяное Величество.
- Я смогу. Попробую и смогу!
- Да это просто смешно!
- А мне надоело! Камуи, разве… разве ты не понимаешь – мне плохо без тебя. Мне невыносимо. Это одиночество. Я все струны порвал. Я не могу так! Я… я же люблю тебя! Возвращайся, пожалуйста… - всхлипнул Хидетто, утыкаясь лбом в грудь собеседнику. Рубашка съехала по плечам и Гакт обнял парня, крепко прижимая к себе.
- Я вернусь. Вот закончится все это безобразие, и мы вместе вернемся домой. Хорошо? – успокаивающе погладил он гитариста по голове, - И к англичанам я больше не пойду. Потом, если хочешь, вместе к русским сходим. Ты только не плакай…
- А можно я сегодня у тебя посплю?
- Конечно, можно.
Хиде свернулся в компактный клубочек и, упершись лбом в изгиб предплечья, моментально уснул. Ровное дыханье щекотало кожу. Камуи улыбнулся, глядя на спящего любимого.
- Я так люблю смотреть, как ты спишь… - а в голове рождалась песня. Такая же нежная, как и этот вечер.
Ночь мерно шла своим чередом. Ветер шелестел лепестками сакуры [куда же без нее, родимой]. Мелодично пели цикады. Где-то наверху пела скрипка Маны. А у горизонта зачинался новый день…
***
- Мне надоели эти гребанные юбки!!! Где мой комбинезон? Где мой розовый комбинезон в зеленый горошек с красно-желтыми пчелками? – вопил Хиде, бегая по костюмерной. – И где, черт возьми, Мана-сан?
- Не знаю, – Йошики застёгивал шикарную шёлковую рубашку с кружевной отделкой на широких манжетах и отложном воротнике, - он(а) вчера разреве…лось и убежал…о. не знаю, где теперь искать…
- Ага. Вот он!!! – из горы вещей, кучей сваленных в углу, вылез довольный розоволосый гитарист, держа в руках искомую тряпочку. – Посторожи меня, пока я буду переодеваться. А то – мало ли что!
И юркнул в примерочную
- Я посторожу, - в гримерку неслышно вошел Гакт
- Если тебя застукает Мана – будет скандал, - спокойно сообщил Хаяши-сама, не обращая внимания на то, что из гримерной высунулся Хиде и испускал в сторону Камуи радостно-влюбленные флюиды.
- Не будет. Ему же нужно каким-то макаром играть. У него есть рояль или барабаны, скрипка или басуха, акустика, но нет…
- Чего это у меня нет? У меня все есть! – платье Маны-сан, белое в синюю полоску, было украшено большим синим бантом на предплечье. Волосы – свежевыкрашенные в ультрамариновый цвет, уложены в два хвостика, помада, сияла глянцевой небесной голубизной, радует глаз, а глаза, яркого, насыщенного синего цвета выдают восторг и энтузиазм [Женщина-мечта]. – Привет, Гактушка! Отлично выглядишь.
- У тебя нет вокалиста. Вот я и подумал…
- А ты смогешь? – прищурилась синевласка.
- Он сможет! – уверено сообщил Хидето из примерочной
- Тогда – берем! – заключил(а) Мана и повернул(а)ся(ь) к Йошики – Ну что, мой колючий друг, мы всех порвем?
- Конечно… любимый! – тот притянул сияющего лидера Malice Mizer к себе и поцеловал в губы. Без предисловий и лишних движений. Поцелуй был и нежным, ни грубым, ни страстным. Так целуют любимых сгоряча, так выдают последний аргумент в споре, так просят прощения. Так любят – без оглядки назад и без планов на будущее, чисто, искренне и безысходно, понимая, что без этого человека существовать немыслимо.
- Теперь точно порвем… любимый – Мана вернул поцелуй.
Поражённые Хиде и Гакт только часто моргали.
- Крута! – высказал общую мысль Хидето, а Камуи только кивнул в ответ.
***
-Гишо? Гишо-Гишо-Гишо!!!!Ги-и-и-и-ишо!!!! – Хакуэ орал на весь этаж.
- Что? - донеслось недовольное бурчание с той стороны, где располагалась комната басиста.
- Гишо. Мы. Опаздываем!!!! – произнес Хакуэ, четко артикулируя слова, а потом вскочил, как ошпаренный. – А-А-А-А-А!!!
- Да успокойся ты! У нас еще куча времени. – Гишо вылез из-под прохладных простыней и посмотрел в окно. Там, на горизонте уже занимался полдень.
- Концерт – в шесть. А я еще не помыт, не одет, не накрашен. А еще репетировать!!! - вокалист бился в истерике.
- И завтрак – подсказал Джун.
- Завтрак… Да, еще завтрак… Какой, к черту, завтрак? В душ! – и, как стая голодных ежиков, Хакуэ утопал в сторону ванной комнаты.
- Он сведет меня с ума… - про себя улыбнулся Гишо.
***
Концерт, заключительный гала-концерт международного рок-фестиваля подходил к концу. Вперемешку на сцене сидели русские, немцы, китайцы, французы, японцы, американцы, а у их ног, как океан во время шторма, бесновалась многотысячная толпа. Каждый из музыкантов чувствовал себя бесконечно уставшим и очень счастливым. Каждый сказал все, что хотел и каждый был услышан. А сейчас, когда предстояло заканчивать, зрителей мучила интрига: что же будет спето по занавес?
- Du
Du hast
Du hast mich
Du
Du hast
Du hast mich
Du hast mich
Du hast mich gefragt
Du hast mich gefragt
Du hast mich gefragt und ich hab
nichts gesagt
Willst du bis der Tod euch scheidet
treu ihr sein fur alle Tage...
nein
Willst du bis zum Tod der Scheide
sie lieben auch in schlechten Tagen....
nein, - начали горячие немецкие парни и SpreadBeaver-ы
- People are strange when you're a stranger
Faces look ugly when you're alone
Women seem wicked when you're unwanted
Streets are uneven when you're down
When you're strange
Faces come out of the rain
When you're strange
No one remembers your name
When you're strange - донеслось тихое и вкрадчивое от американцев.
- Mou hitori de arukenai
Toki no kaze ga tsuyosugite
Ah kizu tsuku koto nante
Nareta hazu dakedo ima wa
Ah kono mama dakishimete
Nureta mama no kokoro wo
Kawari tsuzukeru kono toki ni
Kawaranai ai ga aru nara
Will you hold my heart
Namida uketomete
Mou kowaresou na all my heart
Forever love forever dream
Afureru omoi dake ga
Hageshiku setsunaku jikan wo umetsukusu
Oh tell me why
All I see is blue in my heart, - всхлипывая, пел Тоши, появившийся на сцене внезапно.
- Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна
И не вижу ни одной знакомой звезды.
Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда,
Обернулся - и не смог разглядеть следы.
Но если есть в кармане пачка сигарет,
Значит все не так уж плохо на сегодняшний день.
И билет на самолет с серебристым крылом,
Что, взлетая, оставляет земле лишь тень, - выводили волосатые русские мужчины, не пряча слез в кристально-чистых глазах.
- Empty spaces - what are we living for
Abandoned places - I guess we know the score
On and on, does anybody know what we are looking for
Another hero, another mindless crime
Behind the curtain, in the pantomime
Hold the line, does anybody want to take it anymore, - начали англичане.
И, наконец, сначала те, кто был на сцене, а потом и зрители, все подхватили в едином порыве:
- The show must go on
The show must go on
Inside my heart is breaking
My make-up may be flaking
But my smile still stays on…
Whatever happens, I'll leave it all to chance
Another heartache, another failed romance
On and on, does anybody know what we are living for
I guess I'm learning, I must be warmer now
I'll soon be turning, round the corner now
Outside the dawn is breaking
But inside in the dark I'm aching to be free
The show must go on
The show must go on
Inside my heart is breaking
My make-up may be flaking
But my smile still stays on
My soul is painted like the wings of butterflies
Fairytales of yesterday will grow but never die
I can fly - my friends
The show must go on
The show must go on
I'll face it with a grin
I'm never giving in
On - with the show -
I'll drop the bill, I'll overkill
I have to find the will to carry on
On with the -
On with the show -
The show must go on
И, словно по-волшебству, небо моментально заволокло тучами и хлынул дождь, теплый и яростный. Хакуэ упал на колени и запрокинул голову, продолжая петь, выкрикивая слова песни в небо…
Последние аккорды десятка гитаристов, последний удар в унисон барабанщиков, последний звук скрипки. Последний стон.
И дождь, посреди которого сотни тысяч человек стоят и молча аплодируют всем тем, кто устроил этот праздник и чье шоу не должно заканчиваться никогда.
***
- Гишо, ты прагматик!
- А ты – идиот!
Хакуэ сердито чихнул, вваливаясь на их этаж. Он был абсолютно, непередаваемо, неповторимо промокший. Еще бы. Почти два часа они бегали с Мияви под дождем. А потом к ним присоединился Мана, радостно шлепающий ботами по лужам так, что брызги летели во все стороны. Потом прибежали Диры, Хиде и еще кто-то… Потом вся компания брызгалась водой, льющей с неба и смеялась до упаду. Как дети. А потом Диры ушли пить с Массой и Ю, Ману забрал сердитый Йошики, Хиде – умильный Гакт, а Мияви – растрепанный Киеши, мельком кивнув своему подопечному… Одинокий Хакуэ остался один под этим дождем, сначала таким радостным, а теперь – пугающим. И одиноким.
- Гишо, я в душ. А где остальные? – Хакуэ стянул рубашку через голову и поплелся в ванную, волоча этот предмета за собой по полу и оставляя мокрые, пахнущие дожем и пылью следы.
- Не знаю! Я за ними не слежу! – мрачно крикнул гитарист и сердито загремел чашками на кухне.
Когда Хакуэ покинул ванную, Гишо успел себя доесть и переварить.
Закутанный в махровый халат, с влажными волосами и раскрасневшимся лицом, вокалист вошёл в гостиную и упал на кушетку лицом вниз.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – осторожно поинтересовался Гишо.
- Хы-мы-ры-ку! – донеслось до него неразборчивое бормотание, и парень тут же развил бурную деятельность. Правда, Хакуэ этого не заметил. Ему хотелось остаться одному, но сильнее хотелось, что бы Гишо уходил. Размышляя над странностями человеческой психики, он услышал подозрительный звук. Будто бы где-то рядом фыркала лошадь. Лошадей Хакуэ видел в детстве и прекрасно помнил этот насмешливо-ехидный звук, когда пегая кобылка Кёко брала угощение из ладошек мальчика. Но откуда на 11 этаже близ Киото взяться лошади? На этом месте кто-то [кто бы это мог быть, а?] бесцеремонно стянул с него халат, накрыл ноги, оставив открытой спину и сел сверху.
- Гишо. Что. Ты. Делаешь? – прохрипел озадаченный действиями друга Хакуэ.
- Лежи смирно. Тебе надо согреться.
Хакуэ почувствовал, где-то в районе поясницы приятное влажное тепло. Оно равномерно распределялось по спине и действительно согревало. Снедаемый любопытством, он извернулся, желая узнать, что, собственно, происходит. И заорал. Получилось очень похоже на Кё.
- Твою мать, Гишо! Ты решил меня погладить? – в руках у басиста был утюг. Простой утюг, с включенной функцией отпаривания.
- Тебя надо согреть.
- Утюгом?
- А кто французам отдал все одеяла? Я? Молчи и не дергайся, а то действительно поглажу. Будет горячо – кричи, - посоветовал мучитель и снова опустил утюг в положение боевой готовности.
Хакуэ смирился. Ему, конечно, меньше всего хотелось, что бы раскаленное тефлоновое покрытие оставило след на коже. Но эта была ситуация из разряда – «расслабься, и получай удовольствие». Парень закрыл глаза и попытался сосредоточится на ощущениях. Перестал чувствовать мягкость халата, щекочущего пятки, влажность полотенца, в которое были завернуты волосы, жесткость покрывала кушетки. Остался лишь сидящий на его бедрах Гишо, и влажное тепло, прогревающее до костей. Пар конденсировался, и от лопаток к ямочкам над ягодицами текли струйки воды, раздражающие и без того ставшую слишком чувствительной кожу.
- Гишо-о-о… - простонал Хакуэ. Как это ни странно, но он согрелся.
Спину в последний раз обдало паром. Тепло исчезло и стало ощутимо прохладнее. Гишо поставил утюг, на пол, наверное, Хакуэ мог только предполагать, и быстро вытер спину полотенцем.
- М-м-м… - пробормотал вокалист, блаженно потягиваясь, - Спасибо.
Ягодицы напряглись, а потом расслабились, заставляя сидящего на них Гишо подпрыгнуть от неожиданности.
- Джун, а Джун… - позвал Хакуэ тоном мартовского кота, наевшегося сметаны.
- Чего? – тот кинул полотенце на близ стоящее кресло и положил сухие ладони на спину лежащего под ним парня. Настоящим именем Хакуэ называл друга очень редко, только в минуты полного душевного покоя.
- Сделай мне приятно… - глухо хихикнул вокалист. Гишо вздохнул. Очень небольшой круг людей был осведомлен о хобби басиста – массаже. Хакуэ знал. И беззастенчиво пользовался талантами друга.
- Что вот это за штука? - «доктор» надавил на точку у правого плеча. В теле «пациента» она отдалась острой болью.
- Неудачно спал – буркнул больной, пытаясь расслабиться. Получалось плохо.
- Что значит, «неудачно спал»? такие же проблемы возникали тогда…
- …когда я спал у тебя на плече. Да, я помню. Подумаешь… - обличительную речь дерзко перебил яростный шёпот. – в конце концов, мне что теперь – вечно одному спать?
Оплеуха пришлась как раз на хрящики ушной раковины, причем кольца с маленькими шипами внутрь только усилили боль. Уши у Хакуэ всегда болели в дождь. Гишо и это было прекрасно известно.
- Ты носишь мои подарки! – самодовольно усмехнулся вокалист. Но Джун заметил, как по скуле стекла одинокая слеза.
- Прости. – выдохнул он после минутного молчания.
- За что? Ты ведь первым предложил… предположил… что мы устали друг от друга. – в голосе не было ни капли интонаций того, прежнего Хакуэ, которому не нравились недомолвки, который не терпел полутонов , который всегда получал то, что хотел. Гишо на секунду утонул в ворохе обрывочных воспоминаний…
… сколько раз их обламывали? Сколько студий пришлось обойти? А они всегда были вместе. И никогда не отчаивались. Когда же встрепанный парень пришёл к ним, к Чисату, Гишо и О’Джиру, в маленькую полуподвальную студию, он улыбался. И запел, сразу, с порога. Они встретились, и Гишо и разу не пожалел об этом.
Хакуэ не принимал компромиссов, делил мир только на яркие цвета спектра, но не признавал оттенков. И если какое-то чувство его захватывало – оно владело им полностью…
- Гишо, слезь с меня. Я спать пойду. – донеслось до слуха гитариста.
- А? Что? Сифилис?
- Какой сифилис? – испугался Хакуэ.
- Забей, мне показалось… - фыркнул Гишо, и освободил друга, пытаясь ничем не выдать охватившего его легкого возбуждения.
- Тебе показалось, что у тебя сифилис?
- Да нет же!
- Что, у меня???
Гишо засмеялся. Милый ребенок, с замашками сакс-бомбы. Но как поет…
Взволнованная секс-бомба резво вскочила с дивана и, уронив халат, метнулась к зеркалу. Внимательно изучив свое идеальное тело, встрепанные волосы, нездоровый блеск в глазах, Хакуэ удовлетворенно вздохнул, явно придя к утешительному выводу.
- Гишо, ты зачем меня пугаешь!!! – он сердито посмотрел на друга из-под нависшей на глаза челки и сморщился. Потом подобрал халат и закутался в него, поднимая махровый ворот почти до носа.
- Спать пойду. Оповестил Хакуэ снова и резко обернулся, да вот только… Либо бравый вокалист потерял ориентацию в пространстве, либо просто задумался, но он начал удаляться в сторону собственной спальни прежде, чем обернулся. Вернее, Хакуэ, видимо, предполагал, что его комната находится в определенном направлении, и двинулся туда, но… вместо дверного проема Хакуэ напоролся на торшер, стоящий рядом с искомым проемом. Что бы удержать равновесие, парень схватился за абажур, а потом всплеснул руками. Легкая конструкция из алюминия и ткани не выдержала, и поддалась. Не ожидая такой сговорчивости, Хакуэ рухнул на спину, беспрестанно матерясь.
Гишо, наблюдавший эту сцену со смесью ужаса и смеха, согнулся пополам от хохота.
- Хватит ржать как полковая лошадь! Лучше помоги мне! – взвыл пострадавший.
- Хакуэ, ты неисправим. – еще смеясь, гитарист подошёл к лежащему парню, который во время падения так и не выпустил абажур.
Ощупав друга на предмет значительных повреждений, и не обнаружив оных, Гишо улыбнулся.
- Если бы не ковер, ты бы так легко не отделался!
Не получив ответа, он с тревогой всмотрелся в лицо Хакуэ. Красивый, точеный профиль, закрытые глаза, скрывающие самую загадочную душу в мире, разметавшиеся длинные светлые волосы, совершенный овал лица. И губы, мягкие губы, всегда неестественно теплые. И с внутренней стороны, Гишо знал, находится маленький шрамик – след неудачного падения с лошади в детстве.
- Твою мать, Гишо, ты меня сегодня поцелуешь, или нет? – не открывая глаз спросил лежащий перед ним парень.
Гитарист наклонился и коснулся губ, таких манящий, волнующих, зовущих. От их сладости, от осознания всего того, чего так долго был лишён, Гишо глухо застонал. Веки тут же поднялись и он утонул в синеве глаз так же, как за секунду до этого утонул в поцелуе. Он не мог смотреть в глаза своим любовникам, когда целовался. Никому. Кроме Хакуэ. Для Гишо это было актом доверия.
Поцелуй не заканчивался. Может быть, он и не мог закончиться. Гишо не хотел расставаться с этим человеком, дарящим наслаждение, ожидание чуда и счастье, подобное только счастью писать музыку.
А заботливые руки Хакуэ, с подвижными кистями и длинными пальцами уже забрались под майку и ласкали кожу. Мурашки совершали марш броски вдоль позвоночника. Вокалист целовал его и улыбался глазами. Только Хакуэ мог улыбаться глазами. Молча.
Ногти оцарапали кожу и Гишо выгнулся, неосознанно прерывая поцелуй и оглядывая дислокацию. Хакуэ лежал на спине, чуть позади застыл абажур. Сам гитарист упирался ногами в правое бедро лежащего, а руками – по обе стороны от его головы.
За окном тихо шелестел дождь, негромко тикали часы.
- Гишо – донеслось до сознания и парень сфокусировал взгляд на чуде перед собой.
- Гишо. Я люблю тебя. Ты не прогоняй меня…
- Прости, - повинился он, - я тоже тебя люблю.
Главное было произнесено. Слова больше не были нужны. Хакуэ сдернул майку с Гишо и отбросил ее в необозримое пространство. Гишо самостоятельно снял брюки и тихо заскулил, развязывая пояс халата. Вокалист подался вперед, выскальзывая из длинных рукавов и цепляясь Гишо за плечи. Обнаженные тела, слегка озябшие от внезапно обрушавшегося воздуха со сладким привкусом дождя, мгновенно согрелись и медленно опустились на ковер.
Хакуэ покрывал шею Гишо короткими, почти неощутимыми поцелуями, до боли сжимая плечи, шептал какие-то слова. Гишо плохо соображал. Чувствовал, как острые зубы чувствительно куснули за мочку уха. Чувствовал, как губы переместились на горло, перед глазами оказалось темечко с распущенными, влажными волосами. Хакуэ целовал, не оставляя следов, щекоча языком кожу. Руки его ласкали лопатки, пробегая по позвоночнику, и, наконец, сомкнулись на гладкий мышцах спины, прижимаясь к любовнику. Гишо вздрогнул. Их напряженные до боли члены соприкоснулись, и желание, до тех пор колыхавшиеся чаше сознания, наконец, выплеснулось наружу. Он начал покрывать тело Хакуэ беспорядочными и грубыми укусами. Слегка прикусил сосок, сжал другой пальцами. Хакуэ всхлипнул.
А Гишо все целовал солоноватую кожу и заново узнавал тело. На ощупь кожа было подобна шёлку. Или бархату. Или кашемиру. Текстильные сравнения никогда ему не удавались. Гишо опустился ниже, к напряженному члену любовника. Положил руку к основанию. А потом заглотил его почти весь, сделал два или три поступательных движения. Другой рукой резко вкрутил пальцы в неподготовленный анус Хакуэ, сразу умудрившись задеть чувствительную точку. У них вообще все получалось сразу, без неприятных последствий.
Хакуэ приподнял бедра, и Гишо вошёл в него, осторожно и неторопливо. Они двигались в едином ритме, и оба желали одного – стать единым целым, не разлучаться никогда. Хакуэ издал длинный, свистящий вздох и на живот Гишо выплеснулось тёплое семя. И в этот же момент острое, как укол, наслаждение накрыло Гишо с головой, захлестнуло, ослепило.
Наверное, еще две секунды гитарист продолжал двигаться, а затем обессилено упал туда, где хрипло дышал Хакуэ, как жадно хватая ртом воздух.
Гишо ненавидел первые секунды после оргазма. Ненавидел проводить их с кем-нибудь, кроме Хакуэ. Потому что все партнеры казались ему уродливыми, с их выпученными глазами, криво изогнутыми сухими губами и влажными лицами. Но Хакуэ был совершенством. И неотделим от самого Гишо. Он не мог быть подвергнут хоть малюсенькой критике. Он просто был в жизни Гишо, и не мог существовать отдельно. Не имел права.
- Послушай, что там случилось – Хакуэ отвлек любовника от высокопарных мыслей, и оба с интересом прислушались.
За окошком действительно слышались голоса. Тоши безрезультатно пытался переорать прокуренный бас Джея. В беседу иногда вплетись осторожные комментарии Инорана. Наконец, они что-то решили, и под аккомпанемент плохо настроенной акустической гитары Тоши вывел «Беееелые рооозы, Бееееееелые рооозы». Получилось…оригинально, по крайней мере. Джей громогласно осведомился – «Понял?». В ответ ничего не прозвучало. Видимо, собеседник просто кивнул.
- А. Не важно. Они тебе мешают? – отмахнулся Гишо.
- Да, они мешают мне слушать твое сердце – высокопарно и серьезно прошептал Хакуэ и прильнул к груди любимого.
- Я люблю тебя. Что ты там слышишь?
- Я слышу тебя. Жаль, что я не кардиолог – хихикнул тот, и удобнее устроился на плече гитариста, - давай спать.
- Ага, - согласился тот и уснул. Сразу.
Одновременно с ним уснул и Хакуэ, успев, впрочем, укрыть обоих валявшимся рядом халатом.
За окном закончился дождь. Ночной ветер быстро разогнал тучи, открыв небо с яркими точками звезд, словно вытканных на бескрайней звездной сини.
Месяц, острый, зелено-желтый, ехидно усмехался свысока.
А на востоке, у самого горизонта небо уже чуть светлело, и звезды пугливо жались к ночному светилу.
OWARI
back
