Я поднимаю голову – ты стоишь в дверном проеме.
Это очень красивый кадр. Как жаль, что я не умею рисовать. Я всегда чувствовал себя немного ущербным из-за этого, потому и увлекся фотографией.
Когда-то, еще в старшей школе, я читал «Фауста» и до звона в ушах завидовал Мефистофелю, потому что тот мог останавливать время.
Теперь же я, подобно доктору, мог бы воскликнуть «остановись, мгновенье – ты прекрасно», однако я лишь щелкаю затвором фотоаппарата.
Итак, у меня есть почти ты – на экране не слишком дорогого, полупрофессионального Nikon’а D 80 твое лицо выглядит вылепленным из световых линий.
А ты уже стоишь позади меня, твой подбородок упирается мне в плечо.
- Хороший кадр.
Мне приятна эта похвала. Я киваю. Действительно, хорошо получилось.
- Каи, так ты идешь домой?
- Нет, Рейта, я еще посижу.
Опускаю руку – неудобно долго держать фотоаппарат, он слишком тяжелый, и осторожно убираю агрегат в кожаный футляр. Мне его делали на заказ, специально. В левом углу крышки – монограмма группы и иероглиф моего имени.
- Каи, ты долго будешь здесь?
«А почему ты не ушел?» - я только киваю.
- Я забегу еще вечером, мне нужен текст новой песни, а Руки обещал привезти его вечером.
Ты уходишь, не дождавшись ответа. Да и зачем? Ты просто ставишь меня в известность.
Ты всегда лишь только ставил меня в известность. Когда мы жили вместе, это было почти естественным, но отчетливо я понял всю глубину ситуации, когда ты ушел. Точнее – поставил меня в известность, что уходишь.
Смешно. Мы просто жили вместе – я рядом с тобой, ты – рядом со мной, в крохотной квартирке с тонкими стенами и огромными окнами. Но твой переезд к Руки…твое заявление о переезде к Руки попало по моей бедной голове, как удар пыльным мешком. Я не стал уточнять, ты и не подумал объяснять. Все просто.
Наше совместное проживание – не более чем экономически выгодное сотрудничество. Правда, Рейта?
Я все еще живу там. Там, где стены расписаны твоей рукой и моими стихами. Там, где очень много света, потому что сначала на жалюзи не хватало денег, а потом обилие света стало привычным и необходимым. Там, где самые дорогие вещи – это кровать и холодильник. Там, где меня ждет только тишина.
Мне этого достаточно – днями я в студии, даже тогда, когда здесь никого нет, кроме меня. В моем маленьком мирке я только ночую, и то не всегда, да держу свои вещи. И, конечно, числюсь. Теоретически, у меня даже есть номер телефона.
У нас не было телефона, я купил его уже много позже твоего ухода. Черный, матовый, с выпуклыми кнопками – как надежда на то, что когда-нибудь ты позвонишь. Но ты, конечно, не звонил.
Я отвлекаюсь от размышлений и вытираю пот со лба. Жарко, очень жарко. Кондиционеры не справляются с работой, а окон в студии нет. И зачем они нужны?
- Хей? – в дверях появляется Руки. Он не удивлен.
- Здравствуй, - я киваю и мельком бросаю взгляд на часы. Надо же, почти восемь. Есть совершенно не хочется, да и какая еда в такую жару? Если только стакан холодного сока.
- Apple juice! – у него смешной английский акцент и поразительная способность угадывать желания.
- Спасибо, - выходит искренне. Я на самом деле признателен ему. К тому же, я искренне уважаю лидера, да и друг он хороший.
- It’s only for you, my darling, - он смеется.
А вы расстались через три месяца. Уж не знаю, почему. Расстались – и все.
Я равнодушно воспринял тогда эту новость.
- Рейта обещал забежать чуть позже. Оставь ему текст, я передам. Ты же не хочешь его ждать? – щедро предлагаю я, рассматривая тень облегчения, мелькнувшую в глазах вокалиста. У него сейчас бурная стадия романа с какой-то молоденькой девочкой, кукольно-красивой и феерически-умной. Драгоценное сочетание. Одно только упоминание о ней заставляет Руки улыбнуться.
- Спасибо, - он почти швыряет на стол папку и, кивнув на прощание, быстро уходит. Он счастлив, и я рад за него, искренне рад.
Я снова остаюсь один, изучаю принесенные лидером листы, просто ни о чем не думаю и наслаждаюсь тишиной – совершенной в своем хрустальном великолепии.
А потом я слышу твои шаги. В тишине их звуки слышны особенно четко, да и кто может придти сюда так поздно, но это именно твои шаги.
Я слушал их почти полгода, потому что ты приходил домой поздно, когда дом уже засыпал, голодный, уставший, хмельной сначала от весны, а потом лета - там, за дверями дома.
- Каи…а Руки приходил?
Молча киваю на лежащую рядом папку.
- Приходил.
Вот и все. Ты забираешь пластиковый конверт, рассеянно проводишь рукой по волосам, смотришь мне в глаза и улыбаешься.
- До свидания.
Я киваю. И ты уходишь, точно так же, как и тогда.
Странно, я не менял замки, словно надеясь однажды ночью расслышать, как ты возвращаешься.
Дрожат кончики пальцев. Я залпом допиваю теплый сок и тянусь за ежедневником. Карандаш, кажется, лежал где-то на столе.

- Это же гениально!
Руки вырывает у меня из рук лист с написанной песней.
И только после этого я просыпаюсь.
Уснул в студии, сжимая листы в клетку с написанными строчками. Сейчас я плохо помню что писал. Песню, кажется.
- Только имя неразборчиво написано… Reila?
«Рейта», - машинально то ли думаю, то ли выдыхаю я.
Ты читаешь текст из-за плеча Руки и потом поднимаешь голову. Мы встречаемся взглядами, и я вспоминаю последние строчки.
- Ты знаешь, я всегда жду тебя.
Даже сейчас я вижу, как ты открываешь дверь.
Я буду, если ты вернёшься завтра домой.
Что ж. Теперь ты знаешь.

back