К вечеру в кибитке барона, пристрастившегося, кстати, к хисашевским сортам табака, стало совсем душно и накурено. Хошинов уже устал от своего разговорчивого пациента, к тому же, и барону уже хотелось поскорее закончить неприятную для него тему про подагру. Раскланявшись перед старым цыганом, фельдшер вышел из кибитки, вдохнул воздух полной грудью, улыбнулся и прошептал: "Каваи..." Посчитав, что данный визит вежливости пора бы уже и закончить, Хошинов двинулся к повозке, где, по его мнению, должен был ожидать его помещик. Однако, к удивлению Хидехика, кроме свернувшегося калачиком кучера, который сладко спал с улыбкой котенка, он, увы, никого в повозке не обнаружил. "Где, Толл тебя подери, Хисашев?!" - никогда еще голос фельдшера не был таким пронзительным. "Прощевай, барин, прощевай! Токмо я его с самого моменту высадки то и не видал, ажно сам-то волнуюсь. Чуешь, как серденько зарделось?!" - еще толком не проснувшийся кучер дернул руку доктора к своей груди. "Восемьдесят шесть, нет, я бы даже сказал, восемьдесят семь...", - пробормотал было Хошинов, но вскоре понял, что от основной темы разговора ушел. "Без четверти восемь", - фельдшер посмотрел на золотые часы, что носил всегда с собой в нагрудном кармане, так как это был подарок от матери в честь окончания гимназии, - "Мы пробыли в этом таборе уже почти восемь часов, и я здесь, откровенно говоря, оставаться с ночевой не намерен. Засим думаю, что в наших общих интересах найти Хисашева, пока эти конокрады не увели твоих лошадей, а мужекрадки не позарились на твоего любимого барина". "Няяя, Хидехик Арнольдович, ваша правда, ваша правда. Давайте, я в том конце табора его поищу, а вы в этом." - лицо кучера вдруг неожиданно для обоих стало чрезвычайно серьезным и озабоченным."А ведь из него вышел бы не менее хороший приказчик, чем Анатоллий, не валяй он целыми днями дурака с этой своей странной расстроенной до ужаса балалайкой...", - подумал Хошинов, и , похлопав по плечу Ютафия, отправился на поиски друга.
Они сидели, прижавшись спинами к еще теплому от солнца стволу сосны, и смотрели на бескрайнее табачное поле. Ее волосы от легкого вечернего ветра то и дело падали ему на плечи, а он слегка поглядывал на них и молчал, едва сдерживая улыбку. Улыбался Хисашев красиво, но редко. На людях вообще производил впечатление итальянской марионетки, каких раньше модно было привозить с карнавала в Венеции. Холодные фарфоровые лица, грустные глаза и роскошные волосы - отличительные черты этих пафосных взрослых игрушек. Сегодня же эмаль треснула, и на глиняном белесом лице промелькнула тень улыбки .Помещик был счастлив. Сакурита гордо смотрела куда-то за горизонт, как это обычно делают дикие кобылицы. Озадаченный Хисашев пытался понять, что же эта цыганка так старательно там высматривает, а она в этот момент цепко хватала Имая в объятья и смеялась. Вновь их взгляды встретились, они повалились на траву и Хисашев собрался ей сказать что-то сокровенное, ласковое, но точно утонул в ее бездонных карих глазах и лишь невнятно пробормотал:"Эээтооо..."."Барину нравятся мои очи?" - цыганка игриво захлопала ресницами - "Ну что же ты замолчал? Осыпай меня своими комплиментами, а не то сбегу от тебя! Что тебе еще во мне нравится?" "Твой голос...Твой упоительный голос", - Хисашев едва мог сводить слоги в слова, хотя и говорил искренне."Ну, голос мой и мне самой нравится" - Сакурита вновь засмеялась, дернула головой, поправила густые волосы и наклонилась к Имаю так близко, что он, казалось, вот-вот сойдет с ума. "Чем удивить тебя, барин? Может, спеть тебе, аметистовый мой? "Или сплясать, так, чтоб сам со мной танцевать кинулся? Или же...", - она на мгновение замолчала, облизывая пересохшие без вина губы. Потом снова наклонилась, и, казалось, ничто уже не могло им помешать...

Глава 4

"Дорогой читатель! Вот уже более месяца прошло с тех пор, как оставили мы цыганку с помещиком сидеть у сосны и смотреть на закат, а кучера и фельдшера носиться по окрестностям в поисках ненаглядного барина. Ты спросишь меня: "Ксо, так почему же так долго!!"И вот что отвечу я тебе, дорогой читатель. На то были причины, нашим героям нужно было о многом подумать, тем более, что как раз заколосился озимый табак на хисашевских полях. Как, вы не помните, как колосится табак на хисашевских полях? Ксо, тогда давай руку, читатель, нам кажется, пора возвращаться..."

Кавайный, сугойный…
Из всех самый мудрый
И пофиг, что кучер…

Солнце уже вот-вот готово было скрыться за горизонтом, как на одной небезызвестной аватарке, когда Ютафий, истоптав своими сапожками немало грязи, вышел к западной окраине табора. Он расспросил всех, кто попался ему на пути, он заглядывал в кибитки на свой страх и риск, два раза его чуть не утащили куда-то цыганки, а один раз даже сорвавшийся с цепи и укаваившийся на кучера некогда ручной медведь. Но Ютафий лишь покачал им вслед головой и продолжал поиски барина. "Ня, ну это просто бесовщина какая-то" - подумал кучер, и на и без того серьезное лицо его лег отпечаток тревоги. "Вот я лошадей запряг, барина с фельдшером на кибитке отвез, барина с фельдшером в табор привез, цыганам обоих в руки их нечистые отдал. Лошадей искупал, лошадей накормил, тут-то ясно солнышко меня спать и сморило...А разбудил меня токмо только фельдшер...Значится одного я его домой не повезу...По квитанции корова рыжая одна...О чем это я? Ах да, наверно, барин не сам ушел, а цыгане-то его цап – и похитили, сейчас выкуп прибегут просить...Так это надо фельдшера предупредить...А если они и фельдшера тоже уже того?.. Ой, мама!.." - Ютафий что есть духу ринулся к повозке, где должен был ожидать его фельдшер, но Хошинова не было поблизости."Один не осилю, их тут целый табор...Нужна подмога.." - кучер вывел из упряжи одну кобылку. оседлал ее, вскочил и пришпорил, что есть силы. Коняжка сорвалась так, что уже через секунду на месте, где стоял Ютафий, было лишь облачко дорожной пыли."Имай Имаич, держитесь...Я вас обязательно спасу.." Ехать по проселкам было слишком долго, и кучер, недолго думая, сократил и понесся через пресловутые табачные поля, ибо ситуация была чрезвычайной...
Сакурита вновь засмеялась, дернула головой, поправила густые волосы и наклонилась к Имаю так близко, что он, казалось, вот-вот сойдет с ума. "Чем удивить тебя, барин? Может, спеть тебе, аметистовый мой? "Или сплясать, так, чтоб, сам со мной танцевать кинулся? Или же...", - она на мгновение замолчала, облизывая пересохшие без вина губы. Потом снова наклонилась, и, казалось, ничто уже не могло им помешать. И в тот момент, когда их губы сомкнулись в сладостном поцелуе, прямо над ними пролетел на каурой кобылке сугойного вида всадник и скрылся по направлению к поместью. "Идиот, смотри куда прешь!", - цыганка сняла с изящной ножки туфельку и запустила вслед коннику, но туфля так свою жертву и не настигла. Сакурита стояла и злобно сопела и готова была обругать весь свет, но тут почувствовала, как ласково прикоснулась к ее босой ноге рука помещика, и вот через мгновение цыганку уже снова не было видно в зарослях благородного, но немного потоптанного хисашевского голландского табака...

Глава 5.

За кружкою пива
Нас встретить не редкость.
«Ну что, брат, к цыганам?»

Смеркалось. И, как водится, в имении жизнь в это время замирала. Не носились по дому слуги, не шумел на кухне повар, лишь слышно было изредка, как деревенские затягивали свои печальные и проникновенные песни: «Dakeshimetai...Dakeshimetai...».
Анатоллий , как обычно по вечерам, сидел на веранде у входа и беседовал с кузнецом. Гиннет, с виду страшный, но в душе крайне обаятельный человек, охотно делился с приказчиком новостями и обсуждал различного рода «глобальные» вопросы. «Что-то барин долго не возвращается…» - со вздохом произнес Анатоллий, потягивая очередную кружку пива. « К цыганам, небось, поехал? Ну, тогда ты его сегодня и не жди. Что, ты этих бар не знаешь, медведи и «black cherry»… За уши потом от цыган не оттащишь…Я вон давеча слыхивал, у барона ихнего такааая дочурка знатная… Справная, чернобровая, статная…Глазками так и зыркает…Кто только к ней уже свататься не ездил: и поручик Иссейман, и англичанин этот, торговец, как бишь его?.. Не то Уатсон, не то Уэльс.. Не помню… Одно я тебе, друг мой, скажу. Коли барин твой ненаглядный эту кобылицу увидит, тут уж пиши пропало…» - Гиннет залпом допил содержимое кружки и хлопнул ей по столу. «Вот это-то меня, Гена, и волнует…»- пробормотал пьянеющий приказчик.
«Барина украли! Барина украли!» - вопли брата привели моментально Анатоллия в сознание. «Треклятые цыгане, они мне за это ответят!»- подумал он и кинулся к себе в покои. Вылетел оттуда приказчик уже с ружьем, которым, казалось, не пользовались аж с 1812. «Гиннет! Собирай своих!»- бросил он, убегая, кузнецу, а сам направился к конюшне, где брат уже седлал для него коня.
Уже совсем стемнело, но земля на полях все еще была теплой и ласковой, прогретая палящим дневным солнцем. Хисашев лежал, смотрел на звезды и улыбался. Небо никогда не было для него таким синим и глубоким, как сегодня. Он нежно, словно играя какую-то замысловатую мелодию на гитаре, перебирал густые черные волнистые локоны, локоны спящей на его груди Сакуриты. Она забавно сопела, изредка морщила нос, который ей щекотали ее же волосы. А помещик наблюдал с едва заметной, но такой невероятно значимой улыбкой на лице, какой, пожалуй, никто еще из его близких не видел. Это были драгоценные минуты счастья. Драгоценные не от того, что он снова с кем-то… А от того, что он с ней, с той, кого так долго, казалось, искал…В поле сладко пахло цветущим табаком и нещадно стрекотали кузнечики. Эти маленькие крохотные гениальные музыканты, создающие невероятно мелодичный шум. Хисашев лежал, смотрел в небо, слушал это стрекотание и наслаждался каждым мгновением. «Ксо…кажется, я все таки влюбился…» - подумалось вдруг ему, и в это самый момент Сакурита открыла глаза, приподнялась и посмотрела на него, прикрывая его рубашкой свое юное тело. «Что?» - сладко прошептала она. «Неужели я сказал это вслух?» - Хисашев улыбнулся. «Нет…Но мне показалось, я услышала…» - она улыбнулась в ответ и снова уютно легла на грудь помещика. Еще мгновение, и молодые уснули, не видя, как со стороны имения двинулась огромная процессия с вилами и горящими факелами…

Глава 6.

А фельдшер не промах.
Как все волновались.
И где, блин, помещик?

«Что здесь, черт побери, происходит!» - выйдя из шатра, цыганский барон гневно окинул взглядом толпу. «Я еще раз спрашиваю: какого черта здесь происходит!» - его хриплый голос разнесся, казалось, по всей округе. «Это мне надо спросить вас, что происходит!» - вышел из толпы селян фельдшер. В его глазах пылала ярость, хотя сам он казался невероятно измотанным безрезультатными поисками Хисашева. «Вы…вы ответите за все… Это же специально было подстроено: и ваш приезд, и этот радушный прием…Вы все сделали, чтобы заманить его в свою ловушку…Все ради своей наживы…Говорили мне, что цыгане не брезгуют и людей воровать ради денег, а я-то, глупец, не верил…» - голос Хошинова то стихал, то становился громче, изредка он кашлял, пил что-то из фляжки, каждое слово говорилось с особенной яростью, от чего и произносить его обычно спокойному фельдшеру было трудно.
«Я ничего не понимаю, о чем вы?! Кто-то пропал? Что произошло?» - барон явно недоумевал, что однако вызывало у селян все большую ярость. Люди размахивали факелами, что-то кричали. Приказчик стоял с ружьем наперевес. В то же время уже собравшиеся в таборе цыгане так же взялись за оружие.
«То есть, как это вы не понимаете, дорогой барон?! Вы же похитили нашего барина!! Если хотите, чтобы все закончилось бескровно – отдайте его нам подобру поздорову» - выкрикнул Анатолий. «Но мы никого не похищали?! Это ошибка?..» - барон закашлялся.
«Тогда вы вынуждаете меня говорить по-другому…» - едва слышно прохрипел Хошинов, покачнулся, и через секунду он уже стоял позади барона, одной рукой придерживая его, другой приставив к его виску маленький армейский револьвер.
«Вы отдадите его нам…Он не просто денежный мешок, вы не понимаете, он человек…Он настоящий друг…Я вырос с ним, я прожил с ним в одной гимназии столько лет, что знаю уже каждое его движение, и сейчас вы забираете у меня друга ради каких то там денег…Верните его» - Хошинов говорил очень тихо, но ошарашенная толпа с обеих сторон слышала каждое его слово. У барона явно пересохло в горле, он собирался что-то сказать, но у него не получалось. Цыгане наставили ружья на фельдшера, селяне – на цыган. Каждая секунда была для них вечностью. В тишине было слышно, как трещат факелы, как тяжело дышит барон, и как нарастает шум шагов и два голоса, мужской и женский. Они смеются, они смеются вместе от души. И неспешно идут по дороге к табору.
«Нашлись!» - закричал Ютафий. Фельдшер ослабил хватку, рука с пистолетом сорвалась как ватная. Барон упал на колени, жадно заглатывая горлом воздух. Цыгане и селяне опустили оружие и ошалевшими глазами смотрели на приближающую парочку. Помещик и цыганка, завидев толпу, вдруг остановились. Хисашев вопросительно посмотрел на фельдшера. Тот спешно выкинул пистолет в поле и как ни в чем не бывало смотрел на друга. И улыбался.
«А мы тут…с девушкой…этоооо…гуляли…» - заикаясь, пролепетал помещик. «А мы тут волновались…»- ответил Хошинов, глядя на барона, и безмолвно извиняясь.
А потом, несколько месяцев спустя, они тем же составом отыграли свадьбу…И никто уже не помнил о неприятном инциденте с пропажей помещика…Только вот крестьяне потом осенью нашли в поле армейский незаряженный револьвер и женскую туфельку, которая, слава богу, так и не долетела до Ютафия…

OWARI

---

back