Ты знаешь, я никогда рисовать не умел. Часто теснились в голове различные образы,- порой яркие и настойчивые, почти агрессивные, иногда тонкие и ускользающе-нежные, а временами ясные и спокойные,- однако мне никогда не приходило на ум взяться за кисть, не умею ведь. А теперь я об этом не думаю. Я рисую. Мои картины разбросаны по всей комнате; не стоят аккуратно вдоль стен, не глядят из простых бумажных рамок, не покоятся на широких ладонях мольбертов. Они навалены кучей на столе, они выпадают из рюкзака и карманов, они распластаны на полу мертвыми белыми птицами, прошитыми черными очередями строк. Я рисую словами.И всегда – тебя. Черное - белое. Правильно – неправильно. Можно – нельзя. …Твое неправильное лицо с белой кожей в рамке черных волос. Глаза – тоже черные, вытянутые к вискам, похожие на лепестки. Капризные, детские губы,- смотреть на них, мечтать о них, прикасаться к ним - нельзя. Неправильно это. Ты черно-белый, резкий, угловатый. Как противоречие. Самое жестокое противоречие, разбивающее мой мир на тысячи осколков,- не собрать, не склеить. Потому что я люблю тебя. И рисую тебя – словами…
1. Браслеты.
Мир цветной, - с этим не поспоришь. Мне кажется, любой предмет или явление имеют собственную окраску .Жизнь для меня наполнена цветом,- музыка, события, люди. Так и живу, как будто в очках с разноцветными стеклами, и потоки красок изо дня в день текут сквозь мое сердце, как неведомая, фантастическая река. Сегодняшний день,- невозможно яркий, желто-голубой, - к вечеру вылинял в индиго. Тяжелая, вязкая жара медленно отползла за горизонт, и в открытое окно просочился первый тонкий ручеек вечерней прохлады. Мы все вздохнули с облегчением, потому что кондиционер весь день не работал, а репетиция шла с часу пополудни. Ты мягким кошачьим движением стек с подоконника, на котором сидел последние пятнадцать минут, свесив одну босую ногу и опираясь локтем на согнутое колено другой. Я все еще мысленно срисовывал твою грациозную позу, а ты уже прошел мимо, на ходу стягивая футболку, и скрылся в душевой. Свободное место на подоконнике тот час же занял обливающийся потом Сато. Мия валялся на диване, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза ладонью. Я примостился на краю, и он тут же вытянул свои маленькие ступни в белых носках мне на колени и с наслаждением потянулся. После долгой репетиции в сумасшедшей жаре не то что разговаривать не было сил, даже дышать хотелось через раз. Я откинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза. …Вода. Прохладные серебристые капли, тонкие струйки, сбегающие с черных волос на белые плечи. Точеные руки в мыльной пене, скользящие по влажной коже груди к плоскому животу, ниже… Стоп! Сознание включает спасительный красный сигнал. Нельзя. Неправильно. Тормози, черт!..Торможу с трудом, усилием воли отгоняя непрошенную безумную фантазию. Мия легонько толкает меня пяткой: - Принеси попить, а? Огрызнуться бы, послать для порядка лидер-сана куда подальше, но вместо этого встаю и тащусь к холодильнику, нахожу одиноко стоящую бутылку минералки - последнего из могикан сегодняшнего дня- поворачиваюсь…и едва не впечатываюсь лицом в твое голое мокрое плечо. Ты выходишь из душевой, на ходу вытирая полотенцем волосы, с которых все равно то и дело срываются капли воды. Вода… Чувствую себя так, как будто только что на самом деле бесстыже подсматривал за тобой, а ты застиг меня на месте преступления. Стараюсь проскользнуть мимо, не поднять на тебя глаз, по-детски жарко краснею. И тут ты останавливаешь меня.
- Блин, забыл браслеты снять, а теперь мокрые не развязываются… Юкке, будь другом,- и протягиваешь мне руку. Да, браслеты. Ты их все время носишь, разные. Из шнурков, из кожи, из бисера,- они так уютно обвивают твое тонкое запястье… - Ну ты чего? Развязывай давай! – раздраженно, нетерпеливо. Пытаюсь поймать непослушными пальцами тугие, намертво схватившиеся от влаги узлы. Но руки дрожат, и я случайно прихватываю тонкую кожу на тыльной стороне запястья, выворачиваю вместе со шнурком немилосердно. Ты шипишь от боли, вырываешь руку…И тогда я ловлю твою ускользающую ладонь и приникаю губами к голубоватым венам, к узлам браслетов. Развязываю их зубами, касаясь языком гладкой теплой кожи, вдыхаю яблочный аромат геля для душа и еще чего-то более тонкого, настолько твоего, что кружится голова. Весь мир сжимается до размеров маленького пятачка пола, на котором только ты и я, мы здесь – единственная реальность, все остальное – просто застывшая картина, декорация, на фоне которой я, забыв обо всем, целую твое узкое запястье. И что-то отзывается в тебе,- короткий вдох замирает на губах, расслабленно тяжелеет рука в моих ладонях, сбивается ритм пульса под моими губами…
- Эй, Юк!,- голос Мии ломает хрупкую, хрустальную стену, окружающую тебя и меня. – За смертью ушел? Хорош уже Татсу ублажать!– язвит он с дивана. С подоконника спрыгивает с легким смешком Сато. Декорации приходят в движение, и никто не слышит звона осколков… Вкладываю в твою ладонь снятый браслет, быстрым взглядом касаюсь твоего лица,- и вижу в глазах, похожих на черные лепестки, отсвет теплоты и понимания. Ты слегка улыбаешься и тихо шепчешь:
- Спасибо.



2. Хорошо, что…
Хорошо, что большинство фанов не имеют возможности присутствовать на афтепати после наших концертов. Интересно, как бы отреагировали все эти визжащие под сценой девочки, тянущие к тебе доверчиво раскрытые ладошки, стремясь коснуться хотя бы пыли около твоих босых ступней, если бы видели то, что я сейчас вижу? Вместо мятущегося в свете софитов полубога - полушамана, вместо завораживающе прекрасных фотообразов – просто безобразно пьяный мужик, уронивший голову на стол между грязных тарелок и пустых рюмок, стаканов и бокалов. Нет, мы, конечно, все изрядно набрались, однако ты был особенно в ударе. Ты увлеченно заливал в себя все, что было на столе, и при этом практически ничего не ел,- страшно подумать, что за дьявольская смесь несется сейчас у тебя по венам, а уж что с тобой будет наутро, можно даже и не представлять.
Вечеринка постепенно идет на убыль. Ребята из «Girugamesh» пытаются утащить нас догуливать домой к Рё, и Мия с Сато, разгоряченные алкогольными парами, с радостью соглашаются. Однако я точно знаю, что не поеду. Потому что не представляю себе, как буду пить и дурачиться с друзьями, в то время как ты валяешься где-то в отключке в полном одиночестве. Через пару часов организм начнет отторгать всю ту дрянь, которой ты его целый вечер потчевал, и тебе просто нельзя оставаться одному.
-Я не еду,- делаю отрицательный жест в сторону ожидающих у выхода друзей.
- Да ладно тебе,- Мия раздраженно поводит плечом.– Закинем Татсуро домой по дороге, не впервой.
Точно, не впервой. В последнее время ты как с цепи сорвался, даже на репетициях появляешься нетрезвым, раньше такого не было…
- Нет, я сам его отвезу, а потом домой, спать. Устал очень, - ложь сыплется из моих уст как из рога изобилия, самому удивительно.
- Ну как хочешь, - лидер-сан сдается, видимо поняв, что уговаривать меня бесполезно. Вся веселая компания шумно вываливает на улицу, а я остаюсь в пустом клубе. С тобой.
…Тесная темнота ночного такси, охранник, с профессионально безразличным выражением на лице погрузивший твое безвольное, как будто ненастоящее, тело на заднее сиденье рядом со мной, льющиеся встречным потоком огни огромного города…и твоя голова у меня на плече, спутанные длинные волосы, - теплые, пропахшие дымом дорогих сигарет. До сбоя дыхания захотелось спрятать в них лицо, когда я обнял тебя, придерживая на крутом повороте,- и тут ты открыл глаза. Точнее, едва разлепил тяжелые веки, с трудом приподняв голову и с третьей попытки сфокусировав на мне затуманенный взгляд.
- К..куда едем?..
- Домой,- ответил я.
-К тебе? – глаза открылись совершенно, и от их колодезной темноты ведет мою бедную голову.
- Ко мне. До меня ближе.
- Хорошо,- миролюбиво соглашаешься ты и снова прислоняешься ко мне, устраиваешься поудобней, подкладывая ладонь под щеку.
-Мне холодно,- вздрагиваешь, передергивая плечами, и я без слов обнимаю тебя, накрываю полой своей кожаной куртки и всей душой желаю, чтобы маршрут неведомым образом стал в два раза длиннее. Однако такси уже тормозит у моего дома, и водитель помогает мне извлечь полусонный груз на свет божий.
Ты спотыкаясь бредешь по ступенькам, пару раз едва не упав, а в лифте порываешься сползти по стенке и уснуть прямо на полу, пиная и отчаянно матеря меня за попытки воспрепятствовать твоему крепкому здоровому сну. В квартире безошибочно находишь ванную, вламываешься туда и долго обнимаешь основную деталь моего санузла, щедро делясь с ней всем наболевшим. Тактично ретировавшись, ухожу на кухню готовить чай, и через некоторое время слышу из ванной приглушенные всхлипывания. Ты лежишь лицом на кольце унитаза и самозабвенно плачешь, большие светлые слезы текут по щекам.
- Все меня бросили…И ты, Юкке, скотина, туда же…Сволочь…придурок…а я даже встать не могу… Бля!...
Мне вдруг становится истерически весело.
- Юкке сволочь. Юкке придурок. Скотина. Все гады позорные, один Татсуро у нас самурай,- соглашаюсь, с трудом сдерживая идиотский смех, в такт словам провожу мокрой ладонью по твоему лицу. Гладкая кожа, такие знакомые родинки на левой щеке и над левым глазом…Горе луковое.
Хорошо, что у меняв квартире кроме дивана есть еще традиционный футон, и я могу быть рядом с тобой и в то же время отдельно. Не касаться, не делить на двоих восхитительное провокационное тепло,- просто быть рядом, это все, что мне сейчас нужно…
-М-м-м… - слышу твой голос с дивана прямо над своей головой.- У тебя почему нет джакузи?...
-Чего?.. – блин, и что это тебе в голову взбрело.
-Джакузи… нету… Ну и хрен с ним, нам и так зашибись, - делаешь глубокомысленное заключение и, похоже, наконец, засыпаешь. Начинаю дремать и я. День был такой длинный, и усталость берет свое.
…Шорох, скрип. Тепло. Ты рядом, обнимаешь меня со спины. Горячая ладонь ложится мне на грудь как раз туда, где сердце, и теперь оно колотится прямо тебе в руку. Ты держишь в руках мое сердце. В засыпающем мозгу – жуткая картина. Ты стоишь над моим распластанным телом, а в ладони у тебя – мое живое сердце. Оно еще бьется, и кровавые дорожки стекают по твоей изящной руке. У Сато и Мии глаза наполнены ужасом, а мне спокойно и хорошо. Все на своих местах, все правильно. Главное, не вздумай его вернуть!..
Тихо дышишь мне куда-то в шею. Теперь ты точно спишь. Хорошо, что… Не успеваю додумать мысль, потому что сон накрывает и меня.
Хорошо…

3.Этюд в зимних тонах.
Я лежу на спине и гляжу в небо. Оно далеко, даже если я лежу и смотрю на него на 11 этаже высотного здания. Оно жемчужно-серое… Да, именно. Серое оттого, что пасмурно, а жемчужное – потому что снег идет. Когда смотришь на него из горизонтального положения, то кажется, что далеко-далеко в пространстве есть маленькое отверстие, некая точка, из которой, как из входа в улей, одна за одной вылетают невесомые серебряные пчелы… Снег заполняет мой взор без остатка, я ничего не вижу, кроме этого бесконечного падения, да и не хочу видеть. Не. Хочу. Видеть.
Я никуда не выхожу уже несколько дней. Не помню сколько. Я до полудня не встаю с постели. Не отвечаю на звонки. Не подхожу к двери, она все равно не заперта, входите, кто хотите… Сплошное «не». Только небо. «Не-Бо». НЕт БОли?... Если и нет ее где-то, то это только там…

Вчера приходил Мия. Небо как раз начало менять свой цвет с нежно-голубого на бархатно-синий, менять постепенно, через тонкие полутона розового и белого, и я не мог оторвать взгляд от этого медленного танца красок. Мия молча проследил направление моего взгляда, и лег рядом со мной на пол. Боковым зрением я мог видеть его четкий, как на старинных европейских монетах, профиль, прядь жестких черных волос, упавшую на лоб, и узкий глаз, устремленный в окно. Он – мой друг. Я многое люблю делать вместе с Мией,- репетировать, смотреть кино, иногда выпивать и болтать о разном или просто молчать. Он никогда не смеется надо мной, а если подшучивает, то по-доброму. Он не суетится по пустякам, он собран и спокоен, и создается впечатление, что он всегда знает, что делать. Вчера вот лежал со мной рядом на полу и в молчании смотрел, как мое небо меняет цвет. Потом потрепал меня по волосам и так же молча вышел, тихонько притворив за собой дверь.

Саточи тоже как-то заходил. Он приносил к чаю домашнее печенье, сидел напротив меня, улыбался своими теплыми ясными глазами, и холод ненадолго отступил от моего сердца. А когда он ушел и унес с собой свое тепло, я снова лег на пол и смотрел, как меняется небо,- ежеминутно, легко и красиво. Вот только что хмурило оно серебристые снежные брови, и уже рассиялось синевой, рассмеялось желтыми солнечными брызгами. У неба нет души, которая мечется и болит, как человеческая. Небу нет дела до людских трепыханий в поисках правильного пути, любви, свободы. Оно просто принимает в себя всех и всё в конечном итоге, потому, что оно само есть свобода. Примет когда- нибудь и меня,- смешного, неправильного, со всеми моими страхами, горестями и надеждами.
Ты не приходишь. И я, хоть мучительно, на краю сознания где-то, ожидаю звука твоих шагов, благодарен тебе за это. Значит, и тебе непросто принять то, что произошло…

… Как же ты пел на той последней репетиции, после которой перевернулся весь мой маленький уютный мирок! Голос твой лился, летел, звенел натянутой до отказа струной, на грани срыва, и вновь падал вниз, в самые потаенные глубины души. Как загипнотизированный, я вел свою партию на автомате, привычные пальцы сами перебегали по ладам, щипали и гладили податливые струны. Стремительно, словно кровь по венам, неслись звуки гитары, пульсацией сердца рокотали ударные. Как единый порыв ветра, песня уносила нас куда-то за пределы сознания, где нет ни мыслей, ни суждений,- одно только чистое ощущение радости и гармонии. Казалось, я сквозь сомкнутые веки вижу все ваши лица,- такие привычные, сейчас они прекрасны в своей отрешенности. Широкое, простое лицо Сато словно светится внутренним светом, по точеным чертами Мии, как волны, пробегают отблески различных выражений, то смягчая, то обостряя тонкие линии, а ты… Твой взгляд в никуда, твои «говорящие», такие выразительные руки, белые на фоне черной футболки. Ладони, обнимавшие меня во сне одной холодной осенней ночью. В них незримо истекает кровью мое раненое сердце...
Я очнулся, как от прикосновения, и действительно увидел твой взгляд. Но не отрешенный, как мне представлялось, а смотрящий прямо на меня, жаркий, беспокойный, такой ощутимый, что, казалось, это твои пальцы дотронулись до моей щеки. Я вздрогнул, взял фальшивую ноту, и волшебство музыки тут же исчезло, разлетелось вихрем лепестков, - черных лепестков, на которые так похожи твои глаза. Я почувствовал, как заливаюсь до ушей предательской краской. Звуки замерли. На лицах друзей,- досада и разочарование, и лишь твое непроницаемо, словно маска.
- Перерыв,- говорит Мия, отставляя в сторону гитару и с хрустом потягиваясь всем своим небольшим стройным телом. – Отдохни, Юкке.
Неловкими, пунктирными какими-то движениями выпутываюсь из ремня, кладу бас на стул и выхожу в коридор. Поворот,- и небольшой холл с зимним садом и маленьким бассейном, в котором с тихим плеском течет вода. Воспаленным лбом,- к холодному мрамору стены, раствориться, уйти сквозь эту спасительную стену от себя, от тебя, от горячей черноты твоих все понимающих глаз…Звук шагов за спиной,- как набат тревожного колокола,- бежать, умереть,- все, что угодно!..

Поздно. Такой высокий, ты опираешься рукой на стену рядом со мной, другой разворачиваешь меня за плечо лицом к себе. Я до сих пор не понимаю, как это могло случиться,- ведь мы оба наверняка хотели сначала что-то сказать, и холодные, разумные слова уже выстроились одно за другим у меня в голове. Но все рассыпалось в прах, когда ты привлек меня к себе, зарываясь пальцами в эти дурацкие желтые волосы на затылке…
Огонь. Я как будто расплавился в твоих руках, теряя собственные очертания, - все, нет меня, а есть лишь тяжкий стук сердца и твой нежный горячий рот, запечатавший поцелуем мои страхи и сомнения. Самое большее, на что хватило меня тогда, -это полустон-полувсхлип тебе прямо в разомкнутые губы, да слабая попытка отстраниться, прекратить это сладкое, такое желанное сумасшествие, продиктованная сломленным, побежденным в неравной схватке стыдом. Сдаюсь…Больше ни звука, ни жеста против…Палитра смешалась,- черное – ты, белое – я, не разделить, не очистить цвета, намертво связанные алыми мазками страсти. Руки мои, мгновение назад создававшие между нами препятствие, ложатся тебе на поясницу под футболкой, и ты отрываешься от моих губ, целуя шею, ключицы и пульсирующую впадинку между ними. Чувствую каждый изгиб твоего тела, каждый толчок крови так, будто на нас уже нет одежды, и считанные секунды остаются до крушения последних барьеров… Услужливое воображение немедленно дорисовывает картину, - прямо здесь, прямо сейчас ты окончательно подчинишь меня себе, и я не смогу более жить, дышать, - не видя тебя, не прикасаясь к тебе, не ощущая твоего взгляда.
-Нет,- выдыхаю, глядя тебе прямо в уплывающие от желания глаза, отстраняюсь так резко, что стукаюсь головой о стену, и это окончательно отрезвляет меня. Ощущение такое, будто бы я только что вскрыл себе вены и теперь смотрю, как торопливо вытекает из пореза моя жизнь… моя глупая, бессмысленная жизнь. Обеими руками отталкиваю тебя,- отталкиваю счастье, любовь. Несбыточное счастье. Невозможную любовь. Успеваю поймать твой недоуменный взгляд,- и отворачиваюсь, опрометью убегая сквозь ставший вдруг бесконечным коридор. Говорят, именно такой коридор видят люди в момент смерти, только там впереди – свет. В конце моего тоннеля только темнота… пустота… одиночество.

Я лежу на спине и смотрю в небо. Оно снова поменялось,- снег перестал, теперь небо уже не жемчужное, а просто серое. Закрываю глаза, погружаюсь в тяжелую тоскливую дрему. А когда открываю их снова,- вижу за окном огромный зеленый воздушный шар. Обычный детский шар, яркий и круглый. На уровне моего 11 этажа. Ничего не понимая, выглядываю в окно… Ты стоишь внизу, такой непривычно маленький, и за длинную-длинную нитку держишь в руке глупую детскую игрушку. И эта нелепая, смешная картинка словно переключает что-то во мне. Делается легко и радостно. Это ведь ты, - настоящий, живой! Ты есть на свете, и ты пришел ко мне,- что еще важно, кроме этого?

Не помню, как я сбежал вниз по лестнице, начисто забыв о такой мелочи, как лифт, как с разбегу налетел на тебя, уткнулся лицом в такую знакомую куртку, отороченную мягким белым мехом. Твои руки сомкнулись у меня за спиной,- и все, что мучило меня так долго, перестало существовать, оставшись за пределами этого спасительного кольца.
Снова сыпал снег, но в моем небе светило солнце,- твой левый, не скрытый челкой, смеющийся глаз. Высоко над нами летел и летел куда-то, теряясь в жемчужных волнах, большой зеленый воздушный шар.
**************
…Ночь заливает комнату фиолетовым и синим, с черными вкраплениями теней. Ты спишь, положив голову на мое плечо, и от твоего дыхания попеременно то горячо, то холодно обнаженной коже. Мои глаза закрыты, но я все равно смотрю на тебя. Теперь, где бы я ни был и чем бы ни занимался, я всегда на тебя смотрю, потому что я люблю тебя. И рисую тебя – словами...

back