-- Зачем ты вызвал меня из глубин тьмы? Ты знаешь, что врата рая будут навсегда закрыты для тебя?
-- Что мне рай, когда я прямо сейчас в аду? Я не могу получить то, чего хочу, и надеюсь, ты дашь мне это, о Вельзевул.
-- У человека, которого ты жаждешь, удивительные способности.
-- Он злоупотребляет этими способностями. Одно дело обворожить кого-то, чтобы быть с ним вместе, а другое – мучить меня, не давая никаких надежд, но и не давая забыть о себе, жестоко дразня...
-- Разве ты сам не рад помучиться? Так что для тебя это – благо.
-- Я хочу заполучить этого человека! Иначе я никогда не смогу, как прежде, любить себя больше всего на свете.
-- Считаешь свою душу такой ценной? Ее одной недостаточно.
-- Что?
-- Дай мне еще души. Найди жаждущих того же, что и ты, и дай им вот этот договор. Пусть подпишут его своей кровью… тогда я исполню твое желание.

Беллабеллисимус! Объявляю нынешнее заседание открытым. В Клубе Разбитых Сердец заседания проходят при задутых свечах. Это позорная привилегия – быть принятым в это тайное общество. Но свой позор все члены клуба хранят так, словно это величайшая драгоценность, их постыдная страсть священна, но они не открывают своих лиц даже друг другу и не знают личности председателя...
-- Что за брехня! Я прекрасно слышу ваши голоса во время заседаний, у меня слух абсолютный и память на голоса отличная. А уж личность нашего председателя… Гакуто-сама, вы ведь говорили еще несколько лет назад, что совершенно отправились от нанесенной вам сердечной раны! – дерзкий юный голос взорвал тьму.
-- Стардаст-кун, какой ты невежливый, -- звонко захохотал другой молодой и полный кипучей энергии голос. – Нельзя так. Гакуто-сама, как Семья? Как дедушка? Все еще грозится приехать с Окинавы и силой уволочь вас в свой додзё?
-- Я собрал вас сегодня, господа, чтобы предложить наивыгоднейшую сделку…
-- Эй! Не игнорируйте нас!
-- Аки-кун! Зачем ты притащил сюда Мао-куна? Это тайное заседание!
-- Он увязался за мной, я не мог от него отделаться!
-- Здесь мое божество!
-- Заткнись, несчастный!
-- Мао-кун… Я убью тебя, -- прозвучал из тьмы негромкий голос Киёхару с самыми многообещающими сексуальными интонациями.
-- О, Киёхару-сама… убейте меня… пожалуйста… я больше не могу…
-- Не пользуйся здесь своим оружием, Семихвостый Лис, это против правил, -- донесся из дальнего угла зала заседаний еще один голос, в сладости которого слышалась легкая молящая нотка, будто кислинка в соусе карри.
-- Ясунори-сан, а вы почему своим не воспользовались, когда была возможность? Неужели ваше оружие так слабо? -- вкрадчиво произнес Киёхару, и все почувствовали явственный привкус яда.
-- Заткнитесь все! – рявкнул Гакт. – И слушайте. Сделка, что я предлагаю – с самим Сатаной. Я ваш посредник. Вы здесь потому что готовы продать души ради того, что хотите. Поэтому, я думаю, никого из присутствующих не смутит необходимость скрепить договор собственной кровью, не так ли?
-- Мао-кун, тебя это не касается, убери ножик!
-- Какая дешевая дьявольщина, -- сказал Киёхару, -- Мао-кун, дай-ка ножик сюда.
-- Вот тут, можете расписываться хоть своими окровавленными пальцами, -- рокотал Гакт, обходя всех по кругу, к завершению которого довольные нотки появились в его голосе. Вдруг он встал, как вкопанный.
-- А что ты делаешь здесь, Роза Сахары?
Приятный, но полный живого страдания, голос прозвучал из тьмы как музыка.
-- Моя рана глубока и неподдельна, в отличие от ваших. Я не оправдал ожиданий моего возлюбленного друга… а он так верил в меня. И в отличие от вас, я знаю о нем больше, чем даже он сам. Своенравный бог продолжает спать в его теле. Древние хроники описывали его как человека невысокого роста, темноволосого и темноглазого, и прекраснее любого мужчины или женщины… по своему желанию он мог быть и тем, и другим; от его тела словно исходит сияние – так оно совершенно, от него не оторвать взгляда… Я хочу разбудить его.

-- Если в Аду пекло, в Раю наверняка мороз. Там ледяные чертоги для ангелов, а в садах растут деревья-кристаллы. Тогда летом на земле ад, а зимой – рай. Ах, теперь рай иссякает, --Хайд смотрел сквозь окно на тонкий слой снега, припорошивший крыши и тротуары. Февраль – самый холодный месяц – был в разгаре. Совсем недавно Хайд получил гору шоколада и мешок валентинок. Одна из шоколадок была его любимой марки, он развернул и оттуда выпала записка, от которой аппетит моментально пропал. Потом с валентинками случилось то же самое – в добрую половину из них каким-то добросовестным маньяком были вложены листки с одним и тем же посланием, от которого стало не по себе. Из-за этого все открытки отправились в каминную топку.
В шоколаде лежала записка следующего содержания: «Черный человек ищет тебя. Он уже в Японии». А в валентинках: «Черный человек ищет тебя. Он уже в Токио».
Ничего особенного, но отчего-то очень страшно. И все бы ничего, но сегодня на мэйл пришло одно письмо. «Черный человек ищет тебя. Он уже в твоем квартале». Маньяк знал его мэйл. И его адрес. Потому что на крыше здания напротив, на тонком слое снега он написал: «Черный человек ищет тебя. Он уже в твоем доме. Беги».
С ужасно бьющимся сердцем Хайд слушал, как быстрые тяжелые шаги в холле становятся все громче. Кто-то положил руку на дверную ручку, та повернулась…
«Это происходит не со мной!» -- успел мысленно запротестовать Хайд и выскочил на балкон. Время вдруг невероятно замедлилось, краем глаза успел увидеть вплывающую в комнату темную фигуру, а под ногами уже загремела пожарная лестница. Пролет, другой, третий… грохот шагов сверху обрушивался на затылок словно ледяной водопад. Думал, что ни за что не заведет машину с первой попытки, но удалось. Едва вырулил на дорогу, как опять сбоку мелькнуло что-то темное, нога сама собой до упора вдавила педаль газа, и тихие улочки, заполненные одно-двухэтажными домами и аккуратными садиками при них, бешено гремя люками и частя столбами фонарей, понеслись мимо.

-- Я правду говорю – я не езжу на такой скорости, в жизни! Меня оштрафовали впервые за последние десять лет.
Хайд от возмущения едва не поперхнулся предложенным кофе. Он уже было успокоился в привычной атмосфере старого офиса «Danger Crue», всегда напоминавшего ему контору частного детектива из американского кино 60-х годов. Казалось, что это круто и стильно.
-- Почему ты не сказал об этом маньяке сразу? Наша служба безопасности занялась бы этим.
Слова гендиректора Дэнджера тоже напомнили Хайду американское кино.
-- Джек, и это говоришь мне ты? Стой-стой, не надо никуда звонить! – Хайд схватил Масахиро-сана за руки. – Он знает мой мэйл и адрес, значит…
-- Ты и правда так думаешь? Что это кто-то из твоих близких знакомых?
-- Да. Да…
Хайд осел обратно на стул точно тряпичная кукла.
-- Хорошо. Составим список тех, кто знает и твой мэйл, и твой адрес…
-- Ты тоже их знаешь, Джек.
-- Подозреваешь меня? Но должна же быть какая-либо мотивация…
-- Какая у маньяка может быть мотивация! Это абсурд…
-- Ты еще не убегаешь, значит, немного доверяешь мне?
-- Неееет! Не доверяю.
Хайд распрямился и поднял голову. На Масахиро глянуло дуло пневматического пистолета.
-- С такого расстояния можно глаз выбить, мне Кен сказал.
-- Хайдо, ты не такой, ты не сможешь, -- гендиректор Дэнджер улыбнулся улыбкой чеширского кота.
-- Еще не знаешь, на что я способен. Не двигайся.
В этот момент в коридоре, нарастая, послышался шум, такой, будто бежала группа спецназа. Или толпа фанатов. Хайд едва успел занять позицию лицом к двери, одновременно не выпуская Дэнджера из поля зрения, как та распахнулась, хряснувшись о стену.
-- Э-э…
На пороге стояла темная фигура в надвинутом на глаза капюшоне. Через полторы секунды, в которые Хайд успел почти потерять сознание от страха, фигура вдруг повалилась на колени, будто из нее выпустили воздух. Капюшон съехал.
-- Мао-кун???
-- Хайдо-сан… я ехал за вами… помогите…

Здания, знаки, деревья, заполненые пешеходами и рекламой улицы, светофоры и другие машины плавно огибали, поворачивали, останавливались и вновь ехали мимо. Случайно зацепленные краем глаза буквы складывались в слова. «Тайное общество Клуб Разбитых Сердец… я пришел туда вслед за своим божеством… они все как сквозь землю провалились, пошел какой-то едкий дым… что-то горело…» -- «Мао-кун, успокойся! Что там произошло? Сколько их было?» -- «Было темно! Я ничего не видел. Председатель произнес какое-то заклинание… шесть, я слышал шесть голосов…» -- «Я найду их. Найду их, вытащу оттуда, всех убью.» -- «Хайдо-сан, я пойду с вами!» -- «Мао-кун. Остынь. Тебе это не по силам. Джек, держи ты его!» -- «Хайдо, ты знаешь как их найти?» -- «Да. Я знаю, чья кровь нужна…»
Хайд на секунду оторвал взгляд от дороги, мельком глянул на собственное кольцо. Оно светилось алым, пентаграмма будто парила над поверхностью камня. Остро хотелось курить. Он ехал в старейший сад Токио, Коисикава Коракуэн.

Черные сырые ветви слив зачеркивали небо во всех направлениях. Я – неподвижный центр мира. Все вращается вокруг по эллиптическим орбитам. Все возвращается ко мне обратно. Дальше, ближе, но ни одна орбита не проходит через центр, притягивающий их. Сейчас я притягиваю к себе врата ада. Вот они.
Он прошел по дорожке дальше под ветвями обнимающихся деревьев, чьи стволы были в старческих пятнах. В первую секунду показалось, что ничего не изменилось. Но стоило сделать еще несколько шагов, как стало видно, что постепенно дорожка исчезает в густой траве. Дальше между самшитовыми деревьями и горными соснами высилось сооружение, напоминающее голландскую ветряную мельницу, только вместо лопастей на нее было насажено огромное золотое колесо, восьмилучевая свастика. Вместо муки из-под жерновов медленно сыпались золотые шарики, похожие на бескрылые снитчи. Под мельницей символом зодиака стояли такие же огромные золотые весы с широкими плоскими чашами. А перед ними стояла девчонка лет пятнадцати, в коротком черном платье, белокожая точно лепесток магнолии, что подтверждало натуральность ее медно-рыжих волос.
-- Я в Аду? – обалдело спросил у нее Хайд, оглядывая расстилающийся вокруг чудесный сад.
-- Конечно. Ты находишься аккурат в Проклятом Лесу, здесь восточные ворота Ада.
-- А почему тут так зелено?
Она засмеялась нежным тихим смехом.
-- Потому что сейчас у нас сезон дождей! Тебе крупно повезло.
-- А кто ты? Не знал, что тут такие красавицы есть.
-- Все красавицы и так у меня здесь. Я и есть Дьявол. Но ты можешь называть меня Бэла, – и девчонка ослепительно улыбнулась.
-- Если ты Дьявол, это просто замечательно, -- Хайдо скромно улыбнулся в ответ. – Потому что я пришел за моими друзьями… они попали к тебе по недоразумению. Отдай их мне.
-- Неееет!
-- Что «нет»?
-- Называй меня по имени! Это жестоко, так обращаться к красивой девушке! – озера слез заполнили огромные глаза Бэлы. – Не отдам тебе твоих друзей. Они заключили со мной договор. По всем правилам.
-- Но ведь это моя вина. Я могу выиграть их у тебя, как тот музыкант, что за женой к тебе приходил, я слышал…
-- В музыке со мной состязаться вздумал? Из вашего брата ныне здравствующего только один человек может посостязаться со мной. Прочие же рок-музыканты далеко к западу отсюда в котлах варятся, да сковороды раскаленные лижут – и будут лизать до тех пор, пока все не отработают. А с тобой и попроще можно поступить. Взвешу тебя и измерю. Сейчас сочту твои грехи – на скольких лайвах залажал ты…
Тут Хайду нехорошо стало и холодная змейка пробежала по позвоночнику. «А если слова забыл – за лажу считается?» -- чуть вслух не спросил, но сумел-таки удержаться.
Топнула Бэла ногой – завертелось блистающее Колесо, запрыгали в нем золотые шарики, да как посыпались на весы. Поворот вправо – на одну чашу весов сыплются, влево – на другую! У Хайда в глазах зарябило – не успевает считать, куда сколько; все лайвы, начиная с самого первого в памяти закрутились как на старой пленке, от одних кадров волосы дыбом становятся, от других глыба льда в животе образуется, а Бэла между тем продолжает ему попенять:
-- Из-за кого пострадаешь? Только подумай – ради твоей задницы мне души продали. Это ж хуже, чем за бесценок. Талант есть, слава, богатство – подавай им теперь клубничку – торт сверху украсить!
В этот момент Колесо раздраженно заскрипело, стремительно пошло вправо, аж спицы превратились в прозрачный золотой пропеллер, правая чаша весов переполнилась золотыми шариками, стукнулась об землю, и шарики весело посыпались с нее во все стороны.
«Фууууух, не зря я столько лайвов за последние два года… перекрыл-таки грехи молодости…» -- и Хайд смахнул пот со лба.
-- Что же, твоя взяла. Но за просто так ты их отсюда без душ уведешь, поэтому придется тебе все-таки сразиться со мной за них, раз уж ты оказался достоин этого. Выбирай оружие!
-- Э-э… оружие?
-- Лишь три инструмента существуют, что связуют небеса и преисподнюю: орган, хрустальная гармоника и саксофон!
-- А гитара?
-- Гитара? Чтоб она провалилась! Гитара произошла от кифары Аполлона, поэтому она принадлежит свету и крылата. Заставить ее служить мне невозможно – многие продали души за это, но гитара их всех бросила, а я ничего не смогла поделать. Их покинул талант, колесо фортуны под тяжестью наделанной ими лажи повернулось влево – и удача, и слава, и все земные и неземные блага покинули их, а потом еще и Аполлон добавил свою ядовитую стрелу… Так что не будет тебе здесь гитары. Выбирай из чего есть.
-- Тогда саксофон.
«Ох, блин, придется как всегда импровизировать…» -- подумал Хайд, чувствуя, как холодная змейка на позвоночнике превращается в здоровенного удава.
-- Держи! -- схватила солнечные лучи, переплела их быстро меж собой, согнула туда, сюда, расправила, придавила, пальчиками быстро там и здесь провела, покрутила, мундштук насадила и протянула ему сверкающий саксофон с тысячей кнопочек и регистров. Потом топнула ногой, и из-под земли стали расти органные трубы, до самого неба тянуться; села за пульт, с размаху все десять пальцев на клавиши опустила – неслыханной чистоты и мощи аккорд пронизал вселенную. Земля начала трескаться, небо задрожало, а у Хайда уши заложило. Но увы, слышно сразу, девчонка-то хоть и знает ноты, а играть не умеет, берет аккорды один за другим без всякой связи и смысла, лупит по инструменту что есть сил, а без толку. Как из такой музыку сделаешь?
Взялся за свой инструмент, а у самого ноги дрожат, руки немеют, в зобу дыханье сперло… «Что ж я так тренировался-то мало? Сам говорил ведь, что не калиф на час… обещаю, что еще одну песню для саксофона напишу, если из этой переделки сухим выйду. Решено! Какую же тему взять…»
Неуверенно первая нота зазвучала, закачалась как одинокий лепесток камелии на темных водах органной какофонии. Второй лепесток закружился над ними, уже не сел на темную воду, третий… вдруг как порыв ветра – вихрь из тысячи лепестков! Хайд закрыл глаза и ухнул с головой в море звука. Боль… по капле сочащаяся из сердца, словно горная смола – из камня. Густой янтарь воспоминаний. Хрупкими стрекозами застывшие в нем чудесные мгновения. Одинокая капля, летящая в холодные темные воды. Круги. Боль. Тягучая и сладкая как мед. Это не песня, это слезы. Каждая драгоценнее бриллианта. Не я плачу, не я смогу столько выплакать, мой инструмент плачет за меня. И светлеют от слез темные воды. Затихают круги от последней капельки. Тишина потрясает мир.
Хайд открыл глаза. Прямо перед ним почти вплотную стояла Бэла, ее глаза блестели как утопленные в собственном соку маслины. За ее спиной вдребезги разбитый орган напоминал старинный завод, уничтоженный прямым попаданием бомбы. Бэла с размаху села на землю – и заревела.
-- Почему ты такой? Ненавижу тебя!!! Мне нечего дать тебе! Славу, могущество, богатство – кому угодно дать могу, а вдохновения – нет! И сама ни строчки не могу написать! Ни фразы ни сыграть! За что???
-- А ты не расстраивайся. Твое дело – за Колесом приглядывать…
-- Осточертело мне это Колесо! Как белка в нем верчусь.
-- Тогда брось его и идем со мной…
На несколько секунд Бэла оторопев замолчала, будто ее ударили. И опять завопила:
-- Ненавижу тебя, ненавижу!
-- За что? – Хайд захлопал ресницами.
-- За красивые глаза!
«Ох… невозможно понять женщину. Даже мелкую. Пойду-ка отсюда»
-- Иди по дороге… из разбитых сердец, -- всхлипнуло позади. – Мое сердце теперь тоже на этой дороге… один гитарист разбил его. О, Кен-сан! Кен-саааааааан!
Всхлипы и причитания стали громче, грозя перейти в потоп. Хайд ускорил шаги. «Надеюсь, последнее мне послышалось, ой, послышалось!» -- и побежал, пока под ногами у него не поднялся жуткий хруст, скрежет и скрип. Глянул под ноги – стоит на дороге, везде сердца валяются – оловянные, деревянные, стеклянные! И все разбитые, раздолбанные, треснувшие, прохудившиеся, раскрошившиеся, разрубленные, распаянные, продырявленные – ступить некуда! И уходит дорога за холмы. Делать нечего – побрел по обочине, чтоб звук ужасный не производить.
На холме блеснул прямоугольник ослепительно белых колонн, а потом и море показалось яркой синей полосой в сияющей солнечной ряби. В сердце легонько кольнуло. «Но это же не то, что я видел на самом деле… то, что я видел – желто-терракотовые греческие города, они совсем не были белыми, и усеянные судами и яхтами бухты напоминали чаши с зеленовато-голубым супом. А белоснежным было только новенькое здание отеля… Чей же это храм стоит над морем?»
Хайд поднялся по сверкающим как снег мраморным ступеням. От живой дышащей чистоты и белизны захватывало дух. Даже стало страшно, что останутся грязные следы. На другом конце храма стояло прекрасное изваяние в хитоне и накидке, с колчаном за спиной и луком в руке, предплечье которой обвивал браслет татуировки – классический прямоугольный меандр. Золотые кудри, прямой нос, тяжелые веки – то была ожившая статуя, выражение лица было надменным и неподвижным.
-- Кто вы? – голос Хайда гулко прозвучал в огороженном гранеными колоннами пространстве. Сандалии живой статуи звякнули несколько раз, переступая по длинным синим теням.
-- Ни от кого другого я не стерпел бы такого невежества, -- холодно начал блондин, -- поразил бы ядовитой стрелой… но ты воздвиг этот храм. Мои слишком далеко отсюда… Я тот, кто создал твой любимый инструмент.
Хайд неуверенно покосился на по-прежнему висящий у него на шее саксофон, потом снял его и положил на камень посреди храма.
-- Что? Ты возлагаешь на алтарь такое подношение?
-- Э-э… это алтарь?
Блондин закатил глаза.
-- Варвар с дальнего востока! С тебя видимо больше нечего взять! Почему ты ничего не знаешь о том, что делаешь?
-- Потому что тот, кто знает, ничего не делает!
Лицо водителя муз приняло слегка удивленное выражение и неожиданно он покачнулся и опустился на одно колено.
-- Тебе нужно что-то делать… мое искусство уходит, я все более превращаюсь в статую… я потратил последние силы, чтобы добраться сюда…
-- Зачем?
-- Я должен знать, что ждет этот мир… без настоящего искусства он обречен на нечто худшее, чем смерть… покажи мне, в чем твой секрет…
-- Хорошо…
Хайд неуверенно и медленно расстегнул рубашку. Белый бог просто пожирал его глазами, поэтому, чтобы скрыть предательский румянец смущения, Хайд повернулся спиной и быстро скинул ее с плеч. Раздалось судорожное «ох!», заставившее Хайда еще сильнее покраснеть, быстро накинуть рубашку обратно и обернуться.
Коленопреклоненный блондин превратился в настоящую статую – его глаза и волосы стали такими же белыми как кожа, настоящими остались лишь одежда и лук со стрелами.
Прозвучал гонг – колонны словно внезапно растрескались – их покрыли ползучие плети плюща, и обвил дикий виноград. Еще удар гонга – и перед ним возник стройный невысокий юноша в накидке из шкуры леопарда.
-- Не беспокойтесь, она искусственная, -- учтиво улыбнулся юноша, предупреждая попытку Хайда чихнуть. – Я иду в ногу со временем.
-- Кто вы?
-- Из всех греческих богов только мы с братом живы, остальные умерли, ведь остались лишь те, кого люди так и не сумели объяснить…
-- С братом?
-- С нареченным братом по искусству… видите? – и юноша показал на свое плечо, обвитое браслетом татуировки, точно такой же, как у надменного блондина, только меандр был округлый. -- В этом и есть все отличие наших методов. А в чем ваш метод, я видел, видел. Он выдает вас. Но вам что до этого всего? тому, кто создал Небо и Землю, и всю Вселенную, из любви принес себя в жертву, какое дело до мелких божков вроде старушки Бэлы?
-- Она обманом забрала души моих друзей! И что вы несете? Я не бог.
-- Но как вы тогда победили Бэлу?
-- Что особенного – победить того, кто двух нот связать не может? Я понимаю ее. Сколько бы тысяч лет не прожила – она еще ребенок. Когда-то у меня тоже была только мощь, которую я часто не знал, куда деть… Мне помог один человек, не наделенный силой, но полный изящества…
Мягкая улыбка вновь озарила лицо юноши.
-- Печальный Птицелов? Его сила в другом…
-- Нет-нет-нет, пожалуйста, не говорите мне, что он тоже какой-нибудь бог! У меня и так в голове каша.
-- Это и удивительно, что он не бог.
-- Фуууух! У меня прямо камень с души свалился…
-- Но он сумел пленить бога… Как?
-- Не надо, пожалуйста! У вас тут бог на боге сидит и богом погоняет, как в какой-нибудь манге-сёдзё, я уже утомился.
-- Какой вы упрямый. Недаром вас прозвали Своенравным бо…
-- Молчите! Я просто ищу души своих друзей.
-- Они недалеко, здесь на побережье. Вам нужно спуститься туда… Только не забудьте, когда поведете их обратно, что вам нельзя оборачиваться, иначе они останутся здесь до скончания веков.
-- Спасибо за совет. А что будет с вашим братом?
-- Да ничего… отойдет к вечеру. С ним бывает. Уж очень метод у него негибкий, нежизненный… Гелиайне!

И я оказался в мире, где все люди – боги, куда упасть капле дождя решают три сестры Пряхи, а астрологи гадают, как ее падение повлияет на судьбу далекой планеты…
-- Я сейчас с ума сойду… Столько миров не может уместиться в одном человеке, они сейчас уничтожатся! Прочь!
Взрыв фейерверка – и ничего не стало. Я падал сквозь черный космос, возвращаясь. В какой-то миг мимо мелькнуло жуткое покрытое пятнами и язвами небесное тело. Потом выпуклое голубое свечение стало заполнять собой все. Я горел в верхних слоях атмосферы. Наверно, красиво со стороны. Пламя почему-то холодное. Я падал на планету людей, возвращаясь. Неужели я разобьюсь об землю или сгину в океане? Жить или умереть не имеет значения?
Странно. Почему сюда? Почему, в такой момент – воспоминания об этом?
Ветер летел над сверкающими в лунном свете дюнами, на фоне серебрянного диска завис самолет местного сообщения, везущий почту по маршруту Касабланка – Дакар. Раздался призывный голос: «Того, кто ночами лежал на земле, глядя в звездное небо… не забудь его!». Но нет никого среди дюн. Падают звезды, с тихим звоном разбиваются и гаснут в песке. Слово «Вселенная» ничего не говорит о бесконечности. А вот простое слово «пустыня» -- да.
«Хочу обратно, в милую обыденность, в Токио, в студию, и пусть Тетсуя меня хоть двуручной пилой пилит…» -- я зажмурился и представил себе все это. Даже почти услышал.
Размеренную негромкую песню на чужом языке, но она была про них, и он знал это. «Певчая птица… ангел, попавший в силки… радужный пленник… коварной и ловкой руки… посланница неба… прости, что я… поймал тебя… что ты – моя…»
Птица и Птицелов понимают без слов, когда обсуждают грядущий полет. Совместный полет.

«Ну нет, я тут погаснуть в песке не намерен!». Розовая заря встала над пустыней. Хайд поднялся. Оглянулся – и закрыл рот ладонью: вмятина после него осталась знатная – на небольшой кратер от метеорита потянула бы. Слева высилась гора поломанных кукол, а с другой стороны – гора целых, ждущих своей очереди. Сзади у всех заводы торчат. «Однако, сразу видно, девочка играла» -- поежился Хайдо. Тут ему показалось, что одна кукла пошевелилась. Подошел к той куче, где целые, выволок несколько, пересчитал, одну за шею потряс… и превратилась она в Гакта! За волосы – в Аниса, за ногу – в Киёхару, двух за уши – нате вам, Аки и Дайго, последнюю пнул – вот и Ясу, блудный младший брат.
«Ками-сама! Спасибо! Никого из моих одногруппников, включая бывших. Это любовь!» Вокруг моментально полетели мыльные пузыри.
-- Какой счастливый вид у Хайдо-сана, -- прошептал Аки Дайго. – С чего бы?
-- Молодёёёёжь, -- Хайд уже укоризненно смотрел, как они отряхиваются.
-- Сглазил, -- Дайго поддел басиста Сид локтем.
-- Нам просто было интересно, что за тайное общество у этих старпёров! – лучезарно улыбаясь, выпалил Аки, а Дайго усиленно закивал.
-- Кто тут старпёр?
-- Так я тоже старпёр, что ли, Аки-кун?
-- Нет! Нет, конечно! – горячо воскликнул тот, но Хайдо уже отвернулся.
-- Анис…
-- Хайдо-сан… вы получили мои письма? Я старался предупредить…
-- Чтооооо? Так это ты тот маньяк?!? Я чуть со страху не рехнулся, подозревал всех и вся! Как ты мог!
-- Хайдо-сан, простите! Из-за своего позора я не мог показаться вам на глаза!
-- Нет-нет, с колен-то встань. И ты тоже, Ясу-кун! Быстро, кому говорю!
-- Хайдо-сан, я это сделал потому что мне жизнь немила, когда вы так ко мне холодны.
-- Ладно, Ясу-кун, в следующие выходные пойдем на свидание, только больше душу никому не продавай, хорошо? А то удавлю.
-- Хайдо-сан… вы такой добрый!
-- Почему не со мнооооой???
-- Киё, отвали!
-- Нет! Я хочу свою награду!
-- В следующие выходные? Это же через полгода… Однако Ани опять издевается над Ясу-куном…
-- А куда делся Гакуто-сама?
-- Боги, дерзкие малолетки обозвали меня старпёром! Где справедливость?
-- Не расстраивайтесь так, они имели в виду, что вы заслуженный деятель искусства Японии, Гакуто-сама…
-- Киё, отвалиииии!

…Тетсуя еще раз встряхнул его за плечи.
-- Какой «отвали»? Хайдо! Заснул опять? Всё уже готово.
-- Теччан… это ты. Я тебя люблю.
-- Что это ты меня вдруг возлюбил? А, кошмар приснился?
-- Ага. Так страшно было… дьявольский Джек… а еще боги-братья – блондин и брюнет, они что-то плели про мой терновник… и меня чуть за лажу не заставили раскаленную сковороду лизать…
-- Всё, кошмары закончились, ты здесь, со мной… никому тебя не отдам… а теперь вперед, на скалы!
-- Теччан, ну почему я должен идти первый? Ты же лидер-сан!
-- Вперед, Хайдо, я сказал…

back