Три недостатка было у Хайдо-сана: был он слишком прекрасен, слишком юно выглядел и слишком желанным являлся. Долго ли, коротко ли, годы два недостатка сгладили чуть, а третий-то еще хуже стал: желанен Хайдо-сан нестерпимо любому, кто хоть одним глазком его видел, хоть краешком уха слышал; а что уж сказать о тех, кто говорил с ним более одной минуты! Тех только пожалеть можно – видит око, и близко видит, да зуб неймет!
Из всех людей на свете только Тетсу железному все эти нежности телячьи по фиг: бывало, во время лайва прижмется к нему Дойха-чан... сзади... да еще в щечку чмокнет... у добрых людей дух захватывает, а Тетсу морщится только, как от щекотки, словно муха на него села, разве что не отгоняет, потому как некогда: бас-гитара – основа всего звучания, бас-гитаристу никак на выступлении ошибаться нельзя, ни чуточку, а то весь лайв пропал, считай.

Как известно, к душой юному молодежь завсегда тянется; потому словно луна звездами, молодыми кохаями Хайдо окружен. Ну, а среди звезд-кохаев самая яркая звезда – Аки-кун, бас-гитарист Сид’ов. Дерзкий он, амбиции ого-го какие, выпить и пошутить любит, а шутки-то все сплошь нехорошие, одно озорство нераскаянное. И не одним из кохаев-малолеток, но особенным человеком хотелось Аки-куну для Хайдо-сана быть. Что с того, что они везде вместе ходят! Это ж только когда Анис-сан занят. И Каз-сан спрашивал, помнится: что это за девочка с тобой была, Хайдо, на том концерте, когда я ногу сломал, не разглядел я что-то?
«Надо, -- Аки думает, -- чтобы некая тайна между нами была, что-то никому кроме нас двоих не ведомое...» И задумал недоброе, конечно, потому как чтобы доброе задумать – не дорос еще.
И вот, долго ли, коротко ли, пошли они в ресторан приличный, сидят, выпивают, беседой приятной наслаждаются; и говорит Хайдо-сан в свой черед, высокий стакан с пивом вишневым задумчиво разглядывая:
-- На меня разный алкоголь по-разному действует – от какого в сон клонит, от какого сам веселым делаюсь и всех кругом смешу, а от иного – словно я не я, и не помню наутро ничего...
-- Ну, здесь хорошее пиво варят, от него вреда точно не будет, -- Аки успокаивает, а Хайдо ему:
-- Посмотрим...
...а когда раскраснелся от выпитого как следует, говорит:
-- Смотрю я на тебя, Аки-кун, и вспоминаю каждый раз, что желание у меня есть заветное – хочу себе пирсинг сделать, да вот все решиться не могу...
-- А где сделать-то хотите?
-- Вот здесь, -- и показал на себе – пальчиком обвел.
От этого разволновался Аки не по-детски. «Вот, -- думает, -- мой шанс особенным человеком для Хайдо-сана стать!».
-- Прямо сейчас лучше пойти, -- горячо убеждать его взялся, – а то ведь на завтра отложите, а там другие дела найдутся, поважнее! Мне доверьтесь! Я и мастера знаю хорошего – сам трижды у него был – все как на собаке зажило! Аккуратно делает и не больно почти – чуток потерпеть!
Смотрит на рвение такое Хайдо и улыбается.
-- И мертвого уговоришь ты, Аки-кун. Так и быть, идем прямо сейчас.
Не чаял Аки чести такой, конечно, головушка от гордости закружилась и еще как – напрочь о коварстве Дойхачиро позабыл. Вышли они из ресторана на улицу, темнеть начинало; и прямо на этом месте Хайдо неожиданно и с блеском в глазах спрашивает:
-- А у тебя такой есть?
Подвоха не ожидая, беспечно Аки отвечает:
-- Есть, конечно! – и прихвастнул: -- На обоих!
-- Покажи!
Разрешения не дожидаясь, прижал к стенке, задрал рубашку на нем без церемоний и разглядывать принялся.
-- Мм... круто выглядит! Хочу-хочу точно такое же! А потрогать можно?
Чуть по стенке не сполз Аки – так захорошело ему...
-- Трогайте, -- говорит, а сам зажмурился и думает: «Ну все, пропал...»
Но вместо того Хаи-чана ладонь на лоб ему легла.
-- Ой, а не плохо тебе, Аки-кун? Какой-то ты весь горячий...
Только хотел Аки «фух, пронесло!» про себя сказать – как коварный Дойхачиро лизнул быстро то самое место, которое разглядывал. Дух захватило у Аки так, точно поддых ему врезали... а его как ни в чем не бывало спрашивают:
-- И здесь горячий... Подуть?
-- Нет! – завопил Аки, с трудом на ноженьках ватных от Хайдо вывернулся, а тот сзади к нему прижимается и шепчет на ушко:
-- А больше нигде нет? Я бы посмотре-е-ел...
Захорошело Аки совсем... «...сейчас ведь прямо здесь, -- думает, -- к стеночке меня развернет и поимеет... грубо, безжалостно... и сладко-о... ах... да-а... ужоснах!!!! ками-сама, о чем же я думаю?!?»
-- Что это вы делаете, Хайдо-сан?
-- Ну-у, ты же меня сам напоил до вишневых чертиков – принимай теперь таким, какой есть.
«Неужто он таким от вишневого пива становится?» Тут осенило Аки бедного: «Стебется, сволочь! Недаром люди про Хайдо-сана говорят, что садист он опытный!» -- и весь морок как рукой сняло.
Повел его в квартал китайский, темно уже, кругом фонари красные горят, дома и вывески на манер старинный, как в страшной сказке, смотрит на все это Дойха-чан и думает: «По всему видать, в по-настоящему крутое и жуткое место Аки меня завел... Как бы тут не оскоромиться!»
Заходят в салон они сквозь занавески бамбуковые, Хайдо как увидел мастера – так язык и проглотил – огромный китаец, весь татуированный, словно бандит, а пирсинга на нем – не счесть – три раза считать начинал потихоньку – и все сбивался.
-- Добро пожаловать, гости дорогие... А, это ты, Аки-кун? Снова добрых людей, я смотрю, с пути истинного сбиваешь? – а потом к Хайдо-сану обращается:
-- Где делать будем?
Тут снял Хайдо рубашку... глянул Аки на него и пожалел жгуче о своей проказе – красота ведь неописуемая, ягодки алые так в рот и просятся... «О ками-сама, о чем же я думаю?» -- в десятый раз за вечер себя вопрошает, а глаз отвести не может все равно... А Дойха-чан даже и не заметил – не до того стало.
-- Есть ли аллергия у вас на что-нибудь? – мягко так мастер спрашивает, а глаза у него нехорошо сверкают.
-- Мм... на шерсть.
-- Лекарства соответствующие принимаете?
-- Только когда уж совсем дышать не могу.
-- Хорошо. Но вам все равно обезболивающее нельзя – мало ли какая реакция будет. Так что решайте прямо сейчас – делать или не делать. Ибо без анестезии больно это дьявольски.
-- За кого вы принимаете меня? Я ведь и есть сам дьявол. Раз пришел – значит решено наверняка было.
-- Ну, коли так, пожалуйте сюда, -- и кресло черное к нему развернул.
Лежит Хайдо-сан в кресле, потолок расписной разглядывает и думает: «Ну вот... сейчас будет оч-чень больно... сам этого хотел...» И даймон его ехидный – тут как тут – советует позу принять поэротичнее и глумится всяко... мы этого пересказывать не будем, потому как удержу никакого хайдов даймон не знает – так и сыплет метафорами да эвфемизмами. А мастер тем временем ручищи свои огромные намывает – в трех спецрастворах – точно палач, что пытать готовится. А рядом стол с инструментами его, и все они поблескивают нехорошо, и страшно как в детстве, когда лежишь и ждешь когда тебе укол сделают... особенно когда место, где колоть будут, антисептиком протирают...
А Аки-кун в сторонке сидит, словно глыбу льда проглотил и думает тоскливо: «...что ж такое со мной? за сестренку родную, когда та рожала, я так не волновался! осталось только честно признаться себе – похоже, стал ты, Аки-кун, фангерл Хайдо-сана и уже не стыдишься этого нисколечко... а раньше ведь над Ясу-куном посмеивался... Завтра и платьице одевать можно... и гольфики... полосатые...»
И слышит, зовет его Хайдо:
-- Иди сюда, Аки-кун, дай мне руку, а то что-то мне так страшно...
И пока мастер свое дело делал, ни стона, ни вздоха – ни звука не проронил Дойхачиро, но так сжал Аки руку, что тот чуть не завопил благим матом...
три дня потом за бас взяться не мог и пребывал в раздумьях тяжких: «...А вдруг прознает Тетсу-сан и проклятие бас-гитариста на меня наложит? А кто я без баса? Ноль без палочки!» Побежал виниться, все как было рассказал и просит слезно:
-- Только не накладывайте на меня проклятие бас-гитариста, умоляю, я ж без баса не человек!
Посмотрел Тетсу на Аки и рассмеялся от души. И говорит:
-- Уж кому-кому, а мне-то известно, что ничего с Дойха-чаном против воли его сделать нельзя... Так что не расстраивайся, Аки-кун, и когда он на твоем чувстве вины играть начнет – не поддавайся. Иди с миром.

back