Как же все-таки непросто ощущать себя живым!.. Во многом существование – это всего лишь привычка, благодаря которой мы имеем чудную возможность не обращать внимания на мелкие особенности нашего бытия – чаще всего противоестественного и вскормленного болью. Похоже, мы могли бы так не замечать своей жизни чуть ли не до скончания дней, вот только на беду порой наступает момент, когда что-то ломается, а далее, как снежный ком, растет и жуткая боль осознания, что ты еще жив.
Мысли подобного плана терзали меня вот уже который день. Все началось с тех пор, когда я впервые понял, что у меня есть почки. Вот их нет – а вот они есть. А если они есть, почему бы о них не подумать? Тем более, если они постоянно напоминают о себе.
Когда в детстве я сломал ногу, я тоже узнал, что у меня – как оказалось! – есть нога, и она даже важнее, чем можно было себе представить. А ходить по земле без чужой помощи на самом деле не так уж и легко... Какое-то время, в положении лежа на кровати и от нечего делать рассматривая неровности на белой поверхности гипса меня не терзали подобные измышления, но потом, когда в ответ на тщетную попытку почесаться подпорченная конечность заныла, я понял, что она есть.
Вот и сейчас я ясно ощущаю существование своих почек. Я даже могу показать, где конкретно они находятся, несмотря на мои посредственные знания в анатомии. И могу представить их образ, рисуемый воображением на темной стенке закрытых век – хоть снаружи, хоть на срезе, в любом сечении и освещении. По тонкому протоку жидкость тягучими капельками перетекает в лоханку, а затем следует дальше, неизменно совершая свой очищающий путь и не забыв напомнить замученному бессонницами хозяину, что почки есть. Интересно, кто устроил их так больно? Нога была гораздо гуманнее.
Очередная волна пронзающего поясницу нытья накатывает непривычно ощутимо – и я, чтобы сдержаться, впиваюсь зубами в одеяло. Что за черт...
Какой уже день – восьмой? девятый? – я не могу оклематься от возмущений потревоженных сквозняком элементов собственного тела. Само «представление» помню плохо – но все точно началось с того, что Дай притащил бутылку жуткого пойла, потом оно закончилось и, пока он пытался вытащить из-под дивана запрятанное вино, я, неся какую-то околесицу, выполз на балкон освежиться. Там было ветрено и сыро: с моря ощутимо тянуло могильным холодом, но я по какой-то неведомой причине вместо отрезвления получил обморок. А далее – все смешалось в сплошной ад.
Длительный период тьмы сменился тем, что Тошия, злой и лохматый, с остервенением тряс меня за плечи, время от времени от души награждая звонкими пощечинами, и на чем свет стоит ругал Дая, который, похоже, ответить ему был не в состоянии. В связи с глобальным помутнением рассудка оказать хотя бы какое-то сопротивление было невозможно, посему я покорно сносил побои и не спешил напомнить разгневанному басисту, кто здесь начальник. Потом – снова провал. Далее всплывает возмущенное лицо Шиньи, орущего на Тошию за то, что последний меня бьет. Шин еще говорил что-то про больницу и двух долбанных идиотов (кого он имел в виду, я не могу понять до сих пор. Может, менеджеров старого лэйбла? Но нет, их было трое. Хм...). Где-то в глубине комнаты Кё по телефону, путая адреса, пытался вызвать неотложку. Его голос звучал как-то хрипло и через вату; я сделал попытку приподняться, но тут же мир перед глазами поплыл – и больше я ничего не помню.
Следующее воспоминание переносит меня в комнату с белыми стенами и ровным потолком, где светло как на приеме у дантиста и воняет спиртом, порошком и аптечкой, из которой повыпадали и поразбивались всевозможные склянки. Голова гудела так, что захотелось снова впасть в кому, ноги отнялись, все тело наполняла чудовищная слабость, от которой я не мог даже сесть на постели. Из рук торчали линии трубочек, по которым мерно капало что-то неопределенное. Запястья и локти ныли. Хотелось пить.
Почти сразу же откуда-то появились люди в белых халатах, они о чем-то говорили, осматривали меня, копались в приборах. Я не запомнил ни слова из их речей – только расплывчатое гудение, как на далеком аэровокзале. Единственным внятным воспоминанием в сознание вогналось резкое выдергивание толстой иглы из вены, отозвавшееся болезненным нытьем во всю конечность и очередным помрачением.
Далее я помню палату, взволнованных друзей, как мне почему-то было ужасно стыдно, хотя ребята не обвиняли меня и не сердились. От чего-то смущенный Дай пытался за что-то оправдаться, постоянно хватал меня за руку, рассказывая про какую-то «видно паленую штуку» и постоянно повторяя: «Ты же понимаешь?». Но я – на его несчастье – не понимал, а потому только тупо кивал и мысленно пытался решить, где я мог видеть его рубашку. Потом опять провал, иногда освещаемый одним и тем же кошмаром – бесконечными и страшно болючими уколами, нытье от которых мучило тело не только в месте непосредственной дислокации, но и, спустя какое-то время, в других частях: например, оно очень любило скатываться в ноги.
Мой полусон закончился однажды утром, когда я, открыв глаза, вдруг понял, что помутнение куда-то исчезло, и смог безошибочно назвать свое имя, осознавая под ним себя, а не постороннего человека. Но то утро, как ни печально, стало не спасением, а началом нового ада, только на этот раз еще более жестокого, поскольку он был очищен от хмельного угара. Тогда я впервые понял, что у меня есть почки. Две штуки, примерно одинакового размера, расположенные в нижней части спины. И они существуют.
Лечащий врач, узнав о подобной новости, сразу взгрустнул, и это, конечно, не несло ничего хорошего. Он не был скрытным типом, а потому не поленился поделиться со мной своими измышлениями и немедленно приступил к диагностике причин, по которым мои почки вдруг напомнили о своем (и моем) существовании. Так я узнал, что, провалявшись ночку в хмельном обмороке на холодном и сыром полу балкона, я основательно простудился. Теперь же, когда организм наконец-то очухался от алкогольного отравления, я столкнулся с осложнением – воспалением почек. Поэтому они и болят. Поэтому мое лечение нырнуло в иное русло, с иными лекарствами, невыносимыми уколами и прочими малоприятными процедурами.
Спустя какое-то время меня все-таки выписали из больницы (несколько раньше, чем нужно, ибо я уже не мог выносить ее давящей атмосферы), но врач предупредил, что первое время мне понадобиться серьезный уход. Никто возражать не стал. И с тех пор уже не помню который день я валяюсь дома, где, вроде как, помогают и стены, но вместе с тем почки продолжают демонстрировать свое существование. И мне постоянно приходится терпеть сочувствующие взгляды коллег, наполненные жалостью и ненастоящим пониманием. Чувствую себя конченым инвалидом. Это невыносимо.
Ребята – гораздо более талантливые организаторы, нежели я – учинили тут нечто вроде дежурства: по очереди они «гостят» в моем доме (представляю, во что превратилась моя кухня...), сидят со мной целый день (и как им не надоело: я же в основном молчу?), ночуют здесь же на диване (порой даже умудряясь храпеть) и различными путями ухаживают за мной. Конечно, подобное внимание к себе при том, что мне реально плохо и я действительно почти не могу ходить, несказанно приятно, однако оно заставляет меня вечно помнить о своей слабости. И это невыносимо.
Сегодня, несмотря на почти двухдневный перерыв, глядя на который, я уже имел неосторожность тешить себя призрачной надеждой на выздоровление, почки решили взять реванш и снова заявили о себе во всеуслышание. От жуткой, тягучей, перекатывающейся из одного бока к другому боли хочется лезть на стену. Приняв самую терпимую позу, я беспомощно ощущаю, как округлые, живые, воспаленные куски моей плоти, снабженные кучей сосудов и – кажется – собственной волей, медленно перекачивают жидкость и постепенно набухают, не желая делать то, что им положено. Наливаются кровью, точно желая взорваться и залить ненавистное тело хозяина клейким, горячим, алым. Слушая работу сердца, начинают (от нечего делать, не иначе) пульсировать ему в такт. Издеваются, гады, мне и без того было больно, а теперь я вообще повешусь... Вот жмотины, блин... Сколько можно так мучиться? ну сколько?! Как долго еще я буду со страхом прислушиваться к собственной пояснице, ожидая от нее очередного предательского удара? как долго я буду терпеть эти невыносимые, чудовищные приступы? как долго от распирающей боли я не смогу самостоятельно ступить и шагу, буду страдать от неприятных ощущений, от спазмов и нытья мышц?.. Зачем вы, доктор, убеждали меня, что я скоро поправлюсь? От мучений некуда убежать. И, поскольку дежуривший сегодня Кё уже уехал (его срочно вызвали на студию снова что-то подписать), а спина возмутилась спустя час после его отъезда, до вечера я останусь с болью наедине. И буду тупо реветь, грызя одеяло и умоляя небо сжалиться над несчастным «рабом божием Каору»... Тьфу, пропасть. А ведь сегодня придет Дай... И почему эти долбанные почки не могли подождать хотя бы до дежурства Шина?!.. Это жутко, жутко, жутко невыносимо!..

***
- ...Лидер-сама, это я! – радостно-бодрый голос Дайске резанул меня пополам. – Эй, есть кто живой?..
В коридоре что-то громыхнуло, стукнуло, упало и покатилось – похоже, Андо все-таки своротил мою вазу, огромную и некрасивую, зато идеально подходящую для хранения всякого хлама... Выругавшись, гитарист откомментировал свою неловкость. Наверно, хлам повываливался и теперь разбросан по прихожей, а Дай и не подумает собрать, только наоборот – подфутболит, чтобы естественней было. Вот же...
- Твою мать, Као, где ты это только берешь? – вопросил Андо, перебив мои мысли и появившись в дверях комнаты. – Развел тут хлев, засранец.
- Сам такой, - буркнул я, не глядя в его сторону. Как будто он не знает, кто устроил здесь – в моем чистом, уютном доме – подобие руин третьей мировой войны. Благо что Шин иногда убирается. Один нормальный человек в моей группе...
- Спасибо, дружище, это лучшее приветствие, что я когда-либо получал! – съязвил Дай, взгромоздившись на стул возле моей кровати. – Итак, как мы себя чувствуем, больной? – он состроил комично-умную физиономию.
- Отвратно, - бросил я. Как же он меня достал своими приколами...
- Болит? – вопросил «доктор» и со всей дури шмякнул меня по спине. Прямо по больному месту...
- ТЫ ЧТО, КОЗЕЛ, СДУРЕЛ?!.. – заорал я, корчась от сильнейшего спазма, пронзившего почки в ответ на внешнее воздействие. - Приперся, жмот, на мою голову...
Я не мог больше терпеть – и слезы градом хлынули из моих глаз. Сколько можно?.. Почему, Господи, почему?.. Вот же засада...
- Као, прости! – пролепетал Дай, похоже, наконец-то осознавая свое дурацкое поведение. – Прости, Као!.. Я не хотел...
Кудахча таким вот образом, он «заботливо» принялся растирать мне поясницу – от неумелых прикосновений почки заныли еще ощутимей.
- Убери руки, тварь, - прорычал я, едва сдерживаясь, чтобы не вмазать этому ослу. Пусть даже и поворачиваться больно – я клянусь, что сделал бы это. – Тошно от тебя уже...
- Каору, - гитарист наконец оставил меня в покое. В его голосе появились серьезные ноты. – Извини меня. Я правда не нарочно. Ты только скажи: оно что, опять?..
Я молча кивнул, размазывая слезы по щекам и пытаясь отвлечься от нескончаемой боли.
- Вроде ж уже было лучше... – пробормотал Дай, поднимаясь на ноги.
- Оно вернулось, - буркнул я. – Оно меня не отпустит...
Гитарист не ответил, но я не удивился: что он мог сказать мне? У него-то сейчас не болели почки.
- Я купил тебе какое-то пойло, - бросил он минуту спустя, копаясь в увесистой сумке. – Где же оно?.. А, вот. По тем каракулям в рецепте. И как они в аптеке вообще это понимают?.. – Задумчиво взболтал пузырек из темного стекла. – Обезболивающее. Может, выпьешь?..
- Мне нельзя пить, - процедил я сквозь зубы, но не столько потому, что сердился на коллегу, сколько потому, что именно в этот момент одна из почек подло тыкнулась в бок.
- Знаю, - выдохнул Дай, - но ты же не можешь вообще не пить. «Минимум жидкости» - это не приговор. Хочешь, Као, я накапаю тебе вместо чая? К тому же я все равно не умею делать уколы.
Я вздохнул. Почему Дай не купил этой дряни в ампулах? Терпеть болезненные процедуры чудовищно неприятно, но они хотя бы проходят без последствий. Мне совсем не хотелось принимать что-то внутрь: и без того имея кучу сложностей с питьем, я заметил, что каждый новый химический состав, поступающий к почкам, вызывает у них приступ жуткого недовольства.
Тем временем, пока я перебирал в голове горько-соленые мысли и прислушивался к боли в спине, Дай углубленно изучал состав на бутылочке.
- ...Содержит вещество с невыговариваемым названием, - деловито переврал читаемое гитарист. – Настояно на крови...
- ...младенцев, принесенных в жертву богине Луны в последнюю ночь перед Днем Всех Святых, - мрачно закончил я. – И еще высушенные лягушачьи глазки, экстракт пиона неуклоняющегося и пару капель слизи изо рта саламандры.
- Ух ты! – вылупился Дай. – Я и не знал, что ты увлекаешься зельеварением!..
- В свободное от работы время, - криво усмехнулся я.
- А я-то думаю: почему чай, что завариваешь ты, вечно так воняет?!
- Дурацкая шутка, - я разозлился и сделал попытку швырнуть в не в меру наглого субъекта одной из многочисленных подушек, которыми меня еще в первый день после больницы великодушно снабдил Шинья, заверив, что «так будет удобнее». Это и вправду оказалось удобно: по крайней мере, для снарядов они подходили идеально.
Но ловкий гитарист умело перехватил летящий предмет и с довольным видом вогрузил его на диван, где по очереди ночевали «гости».
- Ценнее будет, - пояснил он. – Молодец, не раскисаешь!
И он с торжествующим видом исчез в дверях.
- Ты куда? – вопросил я, по инерции схватившись за сразу же после движения занывшую поясницу. Вот блин...
- На кухню, - Дай еще раз появился перед моим полем зрения и пожал плечами. – Ты же, как видно, полдня ничего не ел.
Затем он исчез окончательно. Откинувшись на подушки, я горестно вздохнул. За что же мне все эти страдания?..

***
Спустя минут двадцать гитарист вернулся, приволок с собой поднос с чем-то горячим и, расположив его на прикроватном столике, с гордым видом протянул мне нечто темноватое в чашке.
- Держи, - пояснил он. – Принимать до еды.
- Это то самое пойло? – я недоверчиво взял в руки принесенный напиток. – На запах что-то не очень, – сделал глоток. – И на вкус тоже...
- Не возникай, - ляпнул Андо. – Сам разболелся, вот и получай, что заработал.
Я вспыхнул. Это было совсем не смешно и звучало как прямой наезд.
- Не помнишь, что ли, кто меня напоил той заразой... – прошипел я, ставя чашку на столик и стараясь не показать возмущения.
- А кто просил тебя ее пить? – бессовестно заржал он. И тогда я понял, что Дай достал меня окончательно и бесповоротно. Каждый раз, навещая меня, он не забывал хотя бы один раз меня задеть, рассердить, показать дураком. Перед ребятами и наедине... Я терпел, старался не обращать внимания, не дуться... Но его последнее заявленьице стало той каплей, от которой чаша терпения перелилась через край.
- Это все из-за тебя! – наплевав на жуткую боль, я принял сидячее положение и схватил его. Пальцы до белизны костяшек впились в плоть Дая. – Из-за тебя, засранец. Из-за тебя, Андо, я здесь медленно подыхаю!..
- Эй, Ниикура, не наглей! – он попытался вырваться, но я только сжал пальцы. Усмехнулся. Давно б тебя так, подонок. В его глазах насмешливость сменилась страхом, он схватил меня за запястья, чтобы отодрать от себя. – Совсем с ума съехал, что ли?!..
Но прямо тогда же, когда я наслаждался редким в общении с Даем моментом превосходства, подлые почки вспомнили, что нужно подавать голос. Боль, разлившаяся от поясницы по позвоночнику в обе стороны, принесла с собой мгновенную слабость – Андо, не упуская шанса, освободился и тут же как-то неудобно (зато, похоже, удобно для него) скрутил меня, прижав к кровати. От обиды я взвыл, но сопротивляться не стал: просто зная, что будет только хуже.
- Ну что, Као, психовать еще будешь? – в голосе Дая неприязнь и какая-то усталость. – Нет? Тогда отпущу, - он немного ослабил хватку. – Не хочу делать тебе больно.
Затем он действительно отпустил меня и даже помог мне неумело, скуля от распирающего спазма, снова улечься на постели.
- Давай лучше поужинаем, - предложил он немного позже, подвинув ближе прикроватный столик.
- Я не хочу есть, - отозвался я, не смотря в сторону обидчика.
- Но тебе нужно как следует питаться, чтоб скорее поправиться, - нахмурился гитарист.
- Я не могу, мне болит, - стараясь не обращать внимания на то, что он прав.
- Хотя бы что-то!..
- Нет. Я здесь лидер, - вспомнилось мне. – Вы не имеете права издеваться надо мной и заставлять есть эти плохо приготовленные продукты. Вот оклемаюсь – я тебе покажу.
- Что покажешь? Продукты? – прищурился Дай. – Каору, тебя здесь никто не боится. Даже и в здоровом состоянии, не говоря про то, что сейчас.
- Заткнись, Дайске, - огрызнулся я, замученный его тупыми приколами.
Помолчали. Затем Андо опять взялся за старое.
- Надо поесть, - сказал он, постучав костяшками пальцев по столику.
- Нет.
Дай вздохнул. Интересно, что он еще придумает, чтобы подчинить меня? Покрутился на стуле. Встал на ноги и, походив по комнате, остановился у окна. Отодвинул занавеску, окинул скучающим взглядом унылый пейзаж.
- Я знаю, Као, мы не то, чтоб друзья... – серьезно произнес он, не глядя в мою сторону. – Просто послушай, ладно?.. Сейчас ты наверняка думаешь, я хочу тебя побесить или еще что типа того... Но это не так, - он засмеялся собственным словам. – Глупо звучит, правда? Я не догоняю, что тебе не катит в моих словах и почему ты постоянно на меня дуешься, - поковырял раму. – Может, мы нередко на ножах, но все равно знай: ты классный парень, Каору, и я не хочу терять тебя. Не сердись, лады?..
Вернувшись к кровати, Дайске посмотрел в сторону остывающего ужина и проронил:
- Прошу, съешь хотя бы что-то, - и вдруг спохватился: - Совсем забыл об этой штуке! – Он взял в руки присно памятную чашку. – Выпей.
Я отрицательно мотнул головой.
- Ну же, старик, ты ж еле живой! – настаивал он. – Боль нельзя так долго терпеть. Не находишь, что с тебя хватит?
Я сглотнул, поморщился от очередного спазма и взял-таки чашку. Выпил содержимое и вернул посуду Даю. Да пошло оно: хуже уже не будет.
- Вот и умница, - улыбнулся Андо. – А хочешь, я тебя покормлю?
- Еще чего! – бросил я: этого мне только не хватало. Я что, по его мнению, беспомощный инвалид? – Но много не буду: готовишь ты отвратительно.
В ответ гитарист только улыбнулся: может, с радости, что его взяла, пропустил мою последнюю реплику мимо ушей.

***
После недолгого ужина Дай унес посуду на кухню, какое-то время там копался (но не думаю, что мыл ее), а затем вернулся, чтобы посидеть со мной перед сном. Вечер уже давно приблизился к ночи. Почки все так же ныли, не обратив никакого внимания на принятое обезболивающее.
- Слушай, Дайске, я тут подумал... – начал я, чтобы хоть как-то отвлечься от беспрестанной боли. – Я, наверно, отдам тебе ту партию в последнем сингле.
- Но... – опешил он. Как я и думал, Дай не поверил мне. – Ты ж твердил, как тебе она нравится, как хочешь сыграть...
- Да, но ты сыграешь ее лучше, - тяжело улыбнулся я. – Понимаешь... Она твоя, а не моя. Каждая вещь должна быть настояна. Настояна на крови. Только тогда она что-то да значит. Но настоять ее может лишь тот, кому она предназначена, кто такой же, как и она. Так что за эту партию должен взяться именно ты.
Смущенная улыбка тронула его губы.
- Спасибо.
- Я знал: ты давно мечтаешь сыграть ее. Так что... дерзай.
Радостный Дай приобнял меня и поблагодарил еще несколько раз. Но вдруг – точно прочитав мои мысли – отстранился и серьезно спросил:
- А чего это наш лидер ударился в щедрости? Уж не на тот свет ли часом собрался?..
Я горестно усмехнулся: ну вот, Дай оказался значительно умнее, чем хотел казаться.
- Я тебя не пущу! – внезапно гитарист заключил меня в объятья. – Слышишь, Каору? Не пущу! НИКУДА!!.
- Мне не протянуть долго... – простонал я, переживая очередной спазм. – Это...
- Нет, - он решительно перебил меня. – Я не дам тебе умереть. Ты поправишься. И мы снова все вместе выйдем на сцену.
Андо отпустил меня и, резко поднявшись на ноги, пулей вылетел из комнаты. Хлопок двери в ванной. До моего слуха донесся шум воды.
Оставшись в одиночестве, я осторожно улегся на бок и поджал ноги: так почки болели меньше. Какой же ты наивный дурак, Дай. Я уже ощущаю скорый конец, хотя – если б ты только знал! – как страшно умирать. Но никто не властен над судьбой-идиоткой...
И вдруг, перебив все мои мрачные мысли, случилось нечто непонятное: что-то теплое и большое прислонилось к пояснице. Обернулся и понял: грелка. Просто грелка, откуда-то притащенная Даем.
- Я спер ее у родичей, - пояснил гитарист, погладив меня по плечу и уложив трофей так, чтобы мне досталось больше тепла. – Забыл сначала отдать тебе... Сейчас мало кто об этом вспоминает. А я где-то читал, что почкам помогают прогревания.
Наслаждаясь проходящим сквозь тело теплотой, я решил ничего ему не отвечать. Он так заботится обо мне. Может, Дай не такая уж и жмотина?..
- Ты бы поспал, а? – мягко произнес гитарист. – Уже сколько ночей не спишь... А хочешь – я посижу с тобой до утра? Я не усну – правда-правда! Я буду охранять тебя. Хочешь? Э... Као?
- Если тебе не трудно, - проронил я, прерывая свое молчание, заметив, что Дай разволновался. Да мне и самому хотелось (пусть это и слабость) немного обычной человеческой заботы. – Только ты это...
- Что?
- Партию все равно забирай. Тебе она правда подходит больше.
- Ладно, - и Дай снова подарил мне свою улыбку – теплую, как и принесенная им грелка. – Я ведь не могу подвести нашего лидера!
- Только попробуй, - ласково пожурил я своего первого гитариста. Друга. И просто хорошего парня. А затем я незаметно, под какие-то еще его шуточки и бесконечные приколы, провалился в сон.

***
Странно, но то ли грелка оказалась волшебной, то ли пойло начало действовать, но совсем скоро я с удивлением заметил, что боль ушла. Собрала вещи и незаметно ускользнула из моего тела. Сначала подумалось, что снова временно, но когда утром ее не оказалось на месте, когда она так и не объявилась через день, через два, через три, я понял, что пришло время прощаться. Вот только – вопреки привычному – мое прощение не стало печальным.
Боли больше не было – не было и кучи мыслей, терзавших мое существо во времена ее атак. Постепенно вещи заняли свои места. И почек снова не стало. Совсем скоро я вернулся к жизни и опять, как прежде, перестал ее замечать. Но знаете, лучше существовать, не замечая своего существования, чем замечать, что не существуешь. Вставить это, что ли, в новую песню? В этом, кажется, что-то есть...

Минск, Беларусь, 2011.
Написано: 18–19.07.2011 г.

back