Огонь безжалостно пожирал прекрасные крылья, маленькие синие пёрышки одно за другим, уничтожал платье, шипел и искрил в волосах, палил бледную кожу. Он хотел броситься вперёд, вытащить из огня это идеальное существо, но не мог: неведомая сила уносила его куда-то ввысь ровным быстрым потоком. Он кричал, тянул руки, боролся, но всё было бесполезно – чья-то воля, увлекающая его, и огонь были намного сильнее. А чудо сгорало. Как мотылёк в костре. Как мечта. Далеко под собой он видел страшную картину: из облака дыма поднималась полыхающая фигура. Она гордо выпрямилась и подняла лицо. Даже расстояние не стало помехой для того, чтобы увидеть чёрные пустые провалы на месте глаз, обращённые на него. В каждой обгоревшей чёрточке того, что было когда-то самым прекрасным лицом, читалось презрение и ненависть к нему. Страх – ничто, по сравнению с тем чувством, что он испытал. Он удалялся, но эти “глаза”, словно преследовали его…
Гакт проснулся от собственного крика, эхо которого всё ещё звучало в тишине комнаты, отражённое от стеклянной стены. Голова была готова разорваться на куски, а горло нещадно саднило. Откинув взмокшее одеяло и прочистив горло, он направился в кухню. Стакан холодной воды помог, и волнение немного спало. Только после этого Камуи услышал, что в дверь настойчиво звонят. На часах три ночи, лишь один человек мог придти к нему в это время, но именно его Гакт не хотел сейчас видеть. Прислонившись горячим лбом к стене, он ждал, но звонки продолжались. Чуть дрогнувшей рукой стакан был возвращен на стол, а сам Гакт медленно подошёл ко входной двери и глубоко вздохнул. На секунду вернулось чувство дикого ужаса, а в сознании всплыли картинки горящего Маны из его сна. Такое бывает у маленьких детей, только-только очнувшихся от кошмара и боящихся выглянуть из-под одеяла. Напомнив себе, что он больше не мальчишка, Гакт щёлкнул замком, открывая дверь. Лёгкий ветерок приятно коснулся лица, но вся радость быстро ушла, когда он обратил взор на стоявшего у двери Ману.
Свет луны падал из-за спины лидера – бывшего лидера, одёрнул себя Гакт, - и лицо его было темно, лишь глаза холодно поблёскивали из-под густых ресниц. Мягкий каскад волос струился по плечам. Гакт сглотнул и почувствовал, как где-то в груди больно заныло. Больше всего на свете хотелось обнять это чудо, притянуть к себе, зарыться лицом в шелковистые волосы, прикоснуться кончиками пальцев к лицу, губами к запястьям – всё, что он так любил. Всё, от чего сам добровольно отказался сегодня днём.
Мана, видимо, ждал, что Гакт сделает первый шаг, но тот молчал, поэтому лидер, собрав внутренние силы, как можно более безэмоционально произнёс:
- Надо поговорить.
Камуи знал, что услышит именно это. Знал, ждал и опасался. Почему нельзя просто исчезнуть, раствориться, забыть? Это было бы слишком просто. Хотелось крикнуть: “Мана, ты итак всё понимаешь! Поэтому не мучай ни себя, ни меня. Дай мне просто исчезнуть из твоей жизни!”
- Думаешь, стоит? – Гакт надеялся, что его голос не дрогнул при этих словах.
- Ты даже не хочешь меня впустить? – губы Маны искривились в лёгкой презрительной усмешке. Такой, что на душе стало морозно. Глаза смотрели жестоко, но в них читалась плохо прикрытая боль.
- Входи, - обречённо ответил певец, отходя в сторону и впуская ночного посетителя. Теперь ему предстояла битва. Битва с Маной, с ответственностью за свои поступки и самое страшное – битва с самим собой и своими чувствами.
- Чай или кофе будешь? – больше для вежливости поинтересовался Гакт, глядя, как Мана присаживается на диван в гостиной.
- Я смотрю, у тебя есть кое-что покрепче, - ехидно отозвался гитарист, подняв с пола и покачав в пальцах на половину пустую бутылку отменного виски.
- Да, не мог уснуть.
- Неплохое средство от бессонницы, - из голоса Сато снова исчезли все интонации.
- Будешь? – Гакт взял один из стаканов, находящихся на книжном столике. Мана отрицательно покачал головой. – А я, пожалуй, выпью немного.
Краем глаза он продолжал наблюдать за своим визитёром. Тот склонился над небольшой настольной лампой в виде дракона, раскрывшего над головой алые крылья. На миг ему показалось, что вместо блестящих глаз Маны чёрные провалы, но он быстро отогнал это ненужное видение. Кончиками пальцев гитарист прошёлся по изгибу одного из крыльев.
- Красивая лампа, - тихо произнёс он. – Новая?
- Мана, ей уже полгода. Ты видел её раньше.
- Наверное, просто не обратил внимания.
- Хочешь, могу зажечь.
- Не стоит, - Мана откинулся на спинку дивана, продолжая смотреть на дракона.
Тишина затягивалась, ни один не хотел начинать неприятный разговор. Гакт покручивал в ладонях стакан, изредка кидая взгляд на гостя, Мана смотрел на лампу, нервно поигрывая пальцами с подолом пиджака.
- Почему ты…
- Мана, я…
Одновременно заговорив, они тут же умолкли, отвернувшись друг от друга.
- Говори, - сдавленно сказал Мана.
Сердце вновь болезненно дрогнуло. Гакту хотелось встать, обойти диван, обнять дорого человека, вдохнуть аромат его волос, и поверить, что всё хорошо, что всё, как всегда.
- Мана, я не мог так больше. Это тяжело. Любить тебя, и молчать об этом.
- А ты хотел, чтобы об этом знали на каждом углу? – яростный взгляд прекрасных глаз. Гакт знал его, так Мана оборонялся всегда. Яростью, чистой, но не всегда искренней.
- Я не это имел ввиду, - больно. Но Камуи заранее знал, что будет больно. – Да, ты предупреждал, что всё должно быть в тайне, и я согласился на это. Я не смог. Не смог обнимать тебя на сцене, желая в душе, как можно, дольше удерживать в руках. Я хотел целовать, обнимать, когда что-то идёт не так. Не смог. Прости…
- Так просто? – руки Маны едва заметно дрожали. – Просто простить? Просто уйти, забыв о тебе, как ты обо мне?
От этого лишённого эмоций голоса в душе Гакта всё переворачивалось, но он держался за мысль о том, что он сам так решил, а значит, сейчас не имеет никакого права пасовать.
- Тогда скажи просто, что больше не любишь меня, и я уйду. Уйду, чтобы никогда больше не видеть тебя, - холодная маска лица, скрывающая боль, что затаилась в глазах.
Воображение Гакта рисовало огонь на костюме Маны. Огонь, пожирающий волосы, убивающий плоть. Он горел так же, как и в его кошмаре. А Гакт лишь смотрел.
- Не скажу, - выдохнул он. – Это было бы ложью.
- Тогда солги! – Мана резко подался вперёд, упершись ладонями в края дивана, и тут же рухнул назад.
- Ни тебе, ни мне не станет от этого легче.
- Я ненавижу тебя, Камуи. Ненавижу, - едва различимый шёпот изящных губ.
- Мана, - как можно нежнее произнёс Гакт, покинув кресло и присаживаясь на колени перед гитаристом. Он взял его ладони в свои. – Я знаю, что тебе больно. Мне тоже. Я и ушёл для того, чтобы мы снова могли жить нормально. Как до момента нашей встречи.
- Ложь, - надрывно отозвался мужчина, откидывая голову назад.
- Я никогда не лгал тебе, - прошептал Гакт, легко касаясь губами запястий. – Никогда.
- Тогда избавь меня от этой агонии.
- Не могу.
- Один раз. Поцелуй меня, как раньше. Как всегда целовал. Так, словно ничего не было.
- Это причинит нам новую боль.
- Нам не избежать её в любом случае, - Гакт явно слышал в голосе Маны обречённость.
Медленно привстав, он коснулся пальцами лица любимого человека, провёл ими по скуле, заглянув в увлажнившиеся глаза, переполненные болью и мольбой, поднял подбородок и приник к губам. Легко, словно к мягкому облаку. На поцелуй Мана не ответил, лишь сглотнул слёзы, ставшие комом в горле. Гакт нежно поцеловал тонкую шейку, ушко. Мана не реагировал, словно идеальная кукла, не способная двигаться и чувствовать. Камуи отстранился, посмотрев ему в лицо, покрытое дорожками слёз.
- Не плачь, мой ангел. Мой опалённый ангел, - прошептал Гакт, вновь приникая к губам.
В этот раз Мана раскрыл губы ему навстречу, и мужчина почувствовал солёный привкус слёз. Он причинил боль самому дорогому человеку, заставил его страдать. Мана всегда был сильным, слишком сильным для него, но сейчас он больше напоминал потерянного ребёнка.
Он почувствовал, как руки гитариста касались его спины. Сначала нерешительно, а затем крепко прижали его к груди Маны. Он сжимал его так, словно знал, что если отпустит, потеряет навсегда. Певец чувствовал, как все старательно расставленные барьеры рушатся, а он проигрывает сражение за сражением. Но слишком пьянящий был аромат Маны, слишком мягкими волосы и сладкими губы.
- Ненавижу. Ненавижу тебя больше жизни, - шептал в его губы Мана.
- Я знаю это, любовь моя.
Осторожно придерживая гитариста, Гакт уложил его спиной на диван, не отрываясь от поцелуя. Пуговички пиджака быстро были расстёгнуты, и горячие губы Камуи скользнули через шею на грудь любовника. Мана дрожал от ласки и внутренней боли.
- Если бы ты только позволил… - шептал Гакт. – Если мне только хватило сил…
- Ненавижу тебя и себя.
- Я буду любить тебя всегда.
- Я тоже, - Мана запустил пальцы в волосы Гакта, приближая своё лицо к нему. Поцелуй, больше похожий на битву.
Уснул Мана в объятиях Камуи, когда сил в душе не осталось. Гакт ещё долго перебирал пальцами его взмокшие волосы, гладил лицо, словно стараясь удержать в памяти каждую мелочь. Реснички любовника чуть подрагивали во сне. Ближе к рассвету, обняв Ману и уткнувшись лицом ему в плечо, мужчина всё-таки уснул.
Утром в доме никого, кроме Гакта не было. Входная дверь была захлопнула, но не закрыта, а на столе остался листок бумаги, на котором неровным почерком было выведено “Я прощу. Может, не сейчас, но однажды смогу. Я ухожу и отпускаю тебя. С любовью, Мана.”
Прижав листок к груди, Гакт закрыл глаза. Прошлая ночь показалась нереальной. Затем скомканный листок полетел в мусорку.
- Я буду любить тебя всегда, - повторил он, сказанные Мане ночью слова. – Всегда.
Он быстро оделся и поехал в кафе, где его уже ждали друзья, судя по десятку пропущенных звонков на телефоне. Теперь у него новая жизнь, в которой нет место для одного дорогого сердцу человека.
После ему ещё несколько раз снился этот сон, в котором Мана в синем платье и с крыльями сгорает, а он улетает прочь. Но Мана больше не вставал огненным и ненавидящим его демоном. Он просто сгорал, и Гакт с высоты видел, как ветер развеивает оставшийся после него пепел, и тот парит над землёй, исчезая в воздухе. Как его мечты, любовь. Как его прошлая жизнь.

back