День обещал быть во всех отношениях чудесным. Остался один небольшой холм, а дальше дорога всё время будет идти под гору: длинный плавный уклон до самого побережья. Мана приналёг на педали, слыша, как тоненько начал попискивать подшипник ведущей звёздочки. Велосипед был не новый, но очень надёжный. Ему нравилась его основательность, толстая старомодная рама, ухватистый руль. И не страшно, что хромированные детали потускнели, а спицы у основания обода тронула легкая ржавчина. Он отлично знал, что стоит протереть металл суконной тряпочкой с несколькими щепотками мела, и он опять будет сверкать, как когда-то давно, в магазине, завёрнутый в промасленную бумагу.

Мана был тогда совсем маленьким, но помнил этот небольшой велосипедный магазинчик, таинственный, словно лавка чудес. Такие разные модели, слово обладающие неповторимыми свойствами, почти что характерами. Лёгкие шоссейные велосипеды, зелёные как кузнечики; кряжистые вседорожные, напоминающие чёрных лоснящихся жуков; разноцветные детские, с приставными колёсиками для страховки; и трёхколёсные недоразумения для самых маленьких. В центре этого зоопарка моделей стоял самый дорогой — серебристый, трековый. C тонкими трубками покрышек, почти что невесомый, своими очертаниями напоминавший приготовившегося к прыжку леопарда. И этот запах. Одуряющий, но такой приятный запах новых шин, металла, смазки для цепей, и скрипящих, как новенькие бумажники, кожаных велосипедных сидений.

Мана приехал до понедельника, к родственникам и морю, поменяв плавящийся асфальт летних улиц на свежесть морского бриза и влажный песок. Впереди целая неделя, а прошло только два дня, ещё пять восходов и закатов, и солёное счастье цвета бирюзы. Он вдруг захотел крикнуть во всё горло, или запеть, но переборол это желание. Ведь уже не маленький — целых семнадцать лет, и надо и вести себя соответственно. Поэтому лишь тряхнул головой и даже сбавил скорость, вращая педали солидно и неторопливо, как и подобает самому счастливому мальчику на свете, уже мысленно вступившему во взрослую жизнь.

Дело в том, что накануне любимому внуку были подарены самые настоящие «ливайсы» номер 517, белые кроссовки «Оницука Тайгер», и обалденно красивая кофта. Мягкая, тонкая, обтягивающая как вторая кожа, с изображением летящего Супермена. Надо ли говорить, что все эти обновки Мана надел сегодня для поездки на велосипеде к воде. А и в самом деле, не ходить же одетым чёрти во что, когда он теперь обладатель таких красивых вещей!

Ещё до того как увидеть океан, он почувствовал его запах. Тот самый запах солёных брызг, нагретых солнцем камней, водорослей, и стремительных рыб, которые никогда не спят. Мана вдыхал этот воздух и, замечтавшись, представил, как один бесконечный вдох превращает его в воздушный шар. Он отрывается от земли вместе с велосипедом, затем поднимается в небеса, отражаясь в круглых глазах рыб, высунувших свои рыльца из голубой воды.

Резко выдохнув, он круто свернул с дорожки и, налегая на педали, понёсся по еле различимой тропинке между дюн. Воображая себя Франческо Мозером, он так же почти лёг на руль, стараясь слиться с велосипедом в одно целое. В ушах свистел ветер, а перед глазами мелькали песчаные холмы.

Внезапно, метрах в десяти, вдруг возник силуэт девочки — она будто вынырнула из-под земли. Стиснув зубы, Мана перевёл педали на торможение. Велосипед затрясло, стало заносить, руль вырвался из рук и, не успев даже крикнуть, он рухнул на правый бок, подняв целый фонтан влажного песка.

Всё случилось в одну секунду. Мана ошеломлённо тряс головой, переводя дыхание, падение было очень стремительным. Хорошо ещё, что вокруг только песок. Он поднялся на ноги и осмотрел себя. Нигде не ушибся, и даже не запачкался. Только песок попал в волосы. Подняв велосипед, он нахмурился: немного погнуло задний щиток. Но ничего страшного, дома можно будет выровнять. Он смахнул ладонью с седла песчаный коржик, подвигал рулём и, убедившись, что всё в порядке, посмотрел на девочку.

Босоногая, лет двенадцати, с пустой корзиной под мышкой, она, улыбаясь, смотрела на него. Ветер лениво шевелил складки её сарафана в цветочек, и перебирал волосы цвета воронова крыла. Позднее Мана обратил внимание и на остальные мелочи: светлые полоски на худых плечах от бретелек, потрескавшиеся нежные губы, трогательный носик с россыпью веснушек. Но сейчас он видел только её глаза. Огромные, невероятно красивые глаза и белоснежную улыбку. Много позже, вспоминая это лицо, он понимал, что видел перед собой абсолютно счастливого человека.

— Ты что не смотришь по сторонам? — сердито спросил Мана. — А если бы я тебя сшиб?

Она не ответила, разглядывая его.

— Чего молчишь, глупая?

— Ты из посёлка? Я тебя раньше не видела.

— Я из города, — ответил Мана помедлив.

— Мм... Понятно.

— А зачем тебе пустая корзина? — спросил он, удивляясь необычности их разговора, и вообще всего происходящего.

Девочка убрала волосы со лба и вздохнула.

— Это корзинка для белья. Я утром развесила, а после обеда заберу. На холмах ветер, поэтому там столбики с верёвками для сушки, — терпеливо, как маленькому, объясняла она Мане.

Он покивал головой.

— А сейчас мне пора идти. Ну, до свидания, — и не дождавшись ответа, она повернулась, помахивая свободной рукой, и скрылась среди дюн.

— Ага, пока!.. — запоздало и несколько обескуражено ответил Мана.

Что за странная девчонка.

Он решил пройтись пешком, катя велосипед рядом. Идти уже совсем близко. Вот мелькнула полоса моря, а вот оно уже всё, распахнутое вширь, слева и справа, и до самого горизонта. Мана остановился, любуясь этой картиной. Почти спокойное, только лёгкие барашки волн у самого берега набегают с нежным шуршанием. Ему в голову пришла мысль оставить велосипед здесь, ни к чему катить его близко к воде — только лишняя ржавчина. Разувшись, затолкав белые носочки внутрь кроссовок и подвернув джинсы, он пошёл вперёд. Узкий и длинный пляж был пуст. Собственно это был даже не пляж, а песчаная коса, простиравшаяся от дюн до полосы прибоя. Мана подошёл к плоскому камню, наполовину занесённому песком. Пожалуй, здесь можно оставить одежду. Он поставил кроссовки слева от камня, расстегнул болты джинсов, и медленно стянул их с ног. Затем аккуратно сложил их на камне, и даже разгладил складочки на ткани. Следом стянул через голову кофту, и положил её поверх джинсов. Оставшись в одних трусах, он оглянулся по сторонам. Никого. Вода, чайки и солнце в дымке облаков. Быстро присев на корточки, он снял трусы и, выпрямившись, затолкал их под джинсы. Немного подумав, прижал стопку одежды увесистым булыжником, по форме напоминающим чечевицу.

Такое необычное ощущение — прикосновение влажного бриза к обнажённой коже. Мана поднял руки кверху и, привстав на цыпочки, до хруста потянулся. Как же всё замечательно! Он повернулся, и пошёл в воду.

Она была слегка прохладна, и от этого прикосновения к его разогретой коже Мана вздрогнул. У самого берега туда-сюда сновали стайки мелких рыбок; белое песчаное дно, усеянное ракушками, казалось живым. Поверхность воды сверкала на солнце. Мана прищурил глаза, понемногу остывая, чувствуя, как ступни ног слегка погрузились в подушку песка. Пока он двигался, рыбки образовали вокруг него почтительный круг. Но стоило замереть, как рыбёшки заполняли своими стремительными телами каждую пядь пространства от дна, до самого зеркала воды.

Он ещё немного постоял, привыкая. Самые мелкие волоски на коже ощущались теперь необычайно явственно. Мана опустил ладони в воду, и пугливые рыбки опять бросились врассыпную. Он медленно пошёл вперёд. Вода поднялась выше колен, коснулась промежности, потом груди, а когда достигла уровня ключиц, он оттолкнулся ногами от дна, и поплыл. Какое-то время Мана держал голову над водой, но почувствовав, как солнце нагревает затылок, окунулся, и поплыл брассом. Проплыв около десяти дзё, он глубоко вдохнул и, тряхнув намокшими волосами, нырнул в переливающиеся всеми оттенками синего и зелёного, волны.

Под водой было самое интересное: дно резко уходило вниз, вода становилась синей, потом тёмно-оливковой, и на её фоне виднелись спины больших рыб, неторопливо плывущих по своим делам. Здесь было прохладно, и почти тихо. Почти, потому что слышались низкие звуки, лопание пузырьков воздуха, немного вырвавшихся из его рта, какое-то хлюпанье, эхо от волн над его головой. Странными низкими звуками было наверняка уханье горбатых китов, где-нибудь у Гренландии, а их сородичи отвечали им от берегов Камчатки. Или Австралии. А может быть Гавайев. Киты уплыли на Гавайи в отпуск. А на Камчатке можно принимать сернистые ванны, что весьма полезно для здоровья.

Мана вдруг явственно представил деловитого папу-кита в рубашке с изображением Фудзиямы, вечно озабоченную маму в соломенной шляпке и очках в виде сердечек, и китят в шортиках, с сачками для ловли бабочек. Эта картина была настолько умилительна-гротесковой, что Мана пулей вылетев на поверхность, выплюнул воду, попавшую в рот, и неудержимо расхохотался.

Наверху было тоже весело. В ушах посвистывал ветер, шлёпали волны, а чайки оглушительно вереща, вели друг с другом борьбу за мелкую рыбёшку, неосторожно оказавшуюся на поверхности. Он перевернулся на спину, отдыхая, и медленно поплыл вдоль берега, загребая руками. С тонких пальцев срывались тяжёлые капли, блестевшие в солнечных лучах будто бриллианты.

Повернувшись лицом к берегу Мана заметил на песке какое-то движение. Было плохо видно, солнце отражалось в воде миллиардами бликов. Приложив ладонь козырьком к глазам, он увидел две худощавые фигуры — местные мальчишки пришли купаться. Мана вскинул руки, подняв целый сноп сверкающих брызг.

— Эге-е-е!.. Приве-е-ет!

Фигуры тоже замахали руками, и Мане показалось, что он видит их широкие улыбки. До него донёсся их беззаботный смех.

Он опять нырнул, плывя под водой в обратном направлении. Потом плыл, красиво и эффектно, как Ёсихиро Хамагути, и вновь отдыхал на спине, рассматривая голубую бесконечность над головой.

Наплававшись, Мана повернул к пустынному берегу. А куда же подевались те мальчишки? Он совсем забыл про них. Выбравшись из воды, он высморкался, долго прыгал, выгоняя воду из правого уха. Затем, приглаживая непослушные волосы, подошёл к плоскому камню.

Одежды не было.

В его голове мелькнула мысль, что, возможно, вещи просто сдуло ветром. И его обновки лежат на песке с другой стороны камня. Втайне надеясь на чудо, но разумом всё уже осознав, он обошёл вокруг. Ничего не было. Только сиротливо валялся булыжник-чечевица, втоптанный в песок. Схватившись за голову, Мана бросился к дюнам. Велосипед был на месте, в точности там, где он его оставил. Он осмотрелся. Ни души. Только песчаные холмы, поросшие желтоватой травой, и пляж. Мана понял, что они забрали бы и велосипед, но найдя только одежду, решили, что он пришёл пешком. Он понуро побрёл обратно, размышляя, что же предпринять. Если бы он взял с собой хотя бы плавки, можно было бы ехать домой сейчас же. Но нет ничего, даже носового платка. Мана опустился на камень, бездумно глядя на горизонт. В крике чаек ему теперь слышался злорадный смех.

Солнце давно перевалило зенит, и воздух заметно посвежел. Он поёжился, видно придётся ехать ночью. Но по ночам бывает очень прохладно. Что же ему делать?

Он представил, как мальчишки, укрывшись в какой-нибудь заброшенной лачуге, разглядывают свою добычу. Жадными глазами смотрят на его одежду, трогают мягкую ткань кофты заскорузлыми пальцами с грязными, обгрызенными ногтями. Таскают в разные стороны джинсы, споря, кому теперь их носить. Потом наступает черёд кроссовок. И смеются, шумят, их лица раскраснелись, спины взмокли, а грозные окрики то и дело срываются в визгливый крик. Словно стая молодых шакалов урвавших кусок мяса. Потом они разойдутся по домам, а там, вечно пьяный отец, или старший брат — самый никчёмный из местного клана якудза — увидев их трофеи, отвесит молодым шакалам тумаков, и заберёт всё себе.

Минуты шли одна за другой, а он всё сидел, не двигаясь.

«Вот так и буду тут сидеть, целую вечность, пока не околею до смерти. Ну почему я такой несчастливый? Почему всё было так хорошо, и отчего стало настолько плохо?..»

Внезапно, Мана услышал тонкий голосок распевающий песенку. Этого ещё не хватало! Он подскочил как ужаленный, прикрывая ладошками член. Пенис был совсем холодный, а мошонка сморщилась и подтянулась кверху. Сидя на остывающем камне, он даже не заметил, что совсем замёрз. Пение стало громче, и Мана сообразил, что это та девчонка с корзиной, которую он едва не сбил по дороге на пляж. Он медленно сел на песок, ещё хранивший немного дневного зноя, обнял себя руками, пытаясь согреться, и низко опустил голову. К чему теперь суетиться? И так всё ясно. Голый и обокраденный, жалкий, как выброшенный под дождь котёнок. Неудачник. Просто червяк.

Она шла через дюны, отчаянно горланя модную песенку, на которой все буквально помешались этим летом. Исполняя последний куплет, и безбожно фальшивя, она спустилась с холма. Пение смолкло.

Мана услышал шорох её шагов. Потом на землю опустилась корзинка. Он чувствовал на себе её взгляд, но даже не пошевелился.

— А чего ты сидишь здесь голый?

Мана сжал кулаки, и ещё ниже опустил голову.

— Ничего, — глухо ответил он. — Просто сижу.

Она, помедлив, опустилась рядом с ним на песок, обхватив свои коленки руками.

— Это всё те гадкие мальчишки... Я видела их здесь позавчера. И ещё пару раз в посёлке. Это они забрали твою одежду.

— Я знаю.

«Совсем новые джинсы. А кофта, а кроссовочки»! Он почувствовал, как в носу нестерпимо защекотало. Не хватало ещё разреветься перед какой-то девчонкой. Мана шмыгнул носом, и яростно потёр покрасневшие глаза кулаками.

Она погладила его спину. Он хотел дёрнуть плечом, сбросить её руку, или ответить резкостью. Но прикосновение её тёплой ладони было таким необычайно приятным.

— А у меня ничего нет, чтобы ты мог одеть. Одни ночные рубашки, но они маленькие. Послушай, есть платье сестры.

Мана медленно повернул к ней своё лицо.

— И что я буду делать с платьем твоей сестры?

— Ну, ты бы мог одеть его. Доехать до дома, а завтра вернуть его мне.

Ему показалось, что она смеётся над ним. Однако лицо её было серьёзно.

— Ты что, хочешь, чтобы я надел женское платье и проехал в нём через весь посёлок?

Она кивнула.

— А что ещё остаётся? — просто добавила девочка.

Мана открыл и закрыл рот. Действительно, ничего другого не оставалось.

— Но, я не знаю, — неуверенно начал он.

— Сейчас! — она вскочила на ноги, и одним прыжком оказалась у корзины. — Сейчас, сейчас... Вот!

Это было некогда модное платье с орнаментом из больших красных маков и тонких зелёных завитков и листиков. Девочка прижала его к плечам и, повернув голову, горделиво вздёрнула носик, стараясь придать лицу выражение крайней светскости.

— Ты не смотри, что оно уже не новое. Оно ещё о-го-го!

Её вид был настолько комичен и одновременно трогателен, что Мана улыбнулся. Впервые за то время, когда он обнаружил пропажу.

— А я не знаю, как его одевать. И вообще.

— Носить его не сложнее, чем твои штаны, а одеть вообще плёвое дело. Давай, поднимайся! — скомандовала она.

Мана сконфуженно заёрзал на песке.

— Горе ты моё луковое, у меня есть младшие братья, так что ничего нового я не увижу.

Он медленно поднялся на ноги, не зная, куда себя деть от смущения.

— Так, теперь подними руки.

Похоже, её всерьёз увлекло это занятие.

— Теперь просунь сюда руки, вот так. Отлично.

Она расправила платье на его плечах, и отступила на шаг, любуясь плодами своих усилий.

— Знаешь, а тебе оно впору. Нет, честно. Сидит как влитое.

Мана опустил взгляд, рассматривая юбку, потом попытался вывернуть голову, разглядывая себя сзади.

— Хорошо, хорошо, — повторяла девочка. — Можешь мне поверить.

Мана скептически посмотрел на свои ноги.

— Не знаю, — неуверенно пробормотал он.

Переговариваясь, они подошли к его велосипеду.

— Давай я подержу тебе руль, — предложила она. — Так будет удобнее.

Мана осторожно уселся, она подобрала подол, чтобы его не затянуло цепью.

Солнце почти целиком ушло за дюны, всё вокруг словно бы подёрнулось нежным красноватым муаром. И песок, и море. Только тени были синими, будто за день вобрали в себя часть морской прохлады.

— Только обязательно верни мне его завтра, — сказала она. — Хорошо? А то мне влетит.

— Конечно. А где ты живёшь?

Она назвала адрес.

— Ну, теперь езжай.

— Подожди, — сказал Мана. — Послушай. Э-э... В общем, спасибо тебе. Я бы совсем пропал. Спасибо.

Она повернула к нему своё лицо. Их взгляды встретились. Лёгкий ветер немного тронул её чёрные волосы. Она коснулась пальцами его руки сжимавшей руль и ничего не ответила. С моря доносился тихий шелест волн, несколько жирных чаек важно шли вдоль вечернего пляжа, над головами пролетела стайка стрижей. Мана чувствовал тепло её ладони, и в нём таяло смущение и неуверенность.

Затем она повернулась, подняла с земли корзину, и медленно пошла прочь, ни разу не оглянувшись. Лишь забравшись на гребень самой высокой дюны, обернулась, и помахала ему рукой. Мана увидел светлое пятнышко её лица, и даже эту её ослепительную улыбку. Он поднял руку в ответ.

Надо было ехать через дюны, по дорожке вдоль шоссе, а потом ещё мимо множества дворов. Долгий путь домой. Завтра соседи будут вовсю судачить, что симпатичный городской мальчик, которому накупили обновок, ехал с пляжа в давно вышедшем из моды аляповатом платье, надетым прямо на голое тело. Совсем стыд потерял, по-другому и не скажешь. А после ещё предстоял малоприятный разговор дома. Но всё это было уже не важно. Мана поймал себя на странной мысли: даже если его и не обокрали бы, он сам бы желал, чтобы его одежду утащили чайки, или смыло морем, или она к чертям собачьим провалилась под землю. Всё равно. Лишь бы вновь воскресить тот миг — прикосновение её руки, и этот взгляд глаза в глаза.





Выбравшись рано утром из тёплой постели, Мана пригладил волосы, переступая ногами по холодному полу. Какой знатный нагоняй он получил за вчерашнее. Немного поколебавшись, но желая вновь испытать это чувство, он снова надел платье, и внимательно посмотрел на своё отражение в настенном зеркале. Ещё даже не взошло солнце, все в доме спали, а землю окутывал предрассветный сумрак. Девочка оказалась права: складки платья подчёркивали стройность его ног, вообще оно очень ладно облегало фигуру. Только на груди немного провисало. Мана положил ладони на грудь имитируя бюст. Это было какое-то новое, доселе неизвестное ему ощущение.

Он крутанулся на месте, и юбка раздулась колоколом. Мана резко остановился и, обняв себя руками, прошептал:

— Чёртова девка. Бестия. До чего же я хорош...

Ему было почти что жарко, словно до этого он яростно растирал тело полотенцем. Было и ещё что-то. Он очень сильно возбудился. Отступив вглубь комнаты, скрипнув досками пола, он посмотрел на себя сбоку, кокетливо склонив голову. Потом повернулся, и посмотрел, как выглядит со спины. Замечательно. В голубоватом отсвете зеркала отражалась соблазнительная фигурка в ярком платье, с пьянящей улыбкой на устах, и глазами-звёздами. Возбуждение было так сильно, что Мана почувствовал даже лёгкое головокружение. Он немного задрал подол, и провёл чуткими пальцами по коже ног, бёдер, груди. Мгновение помедлив, его ладони скользнули вниз. Тело ответило волнами сладкой истомы. Мана закрыл глаза, целиком сосредоточившись на ощущениях. Он словно оказался в параллельном измерении. Необычайно ярко чувствуя ступнями ног шероховатость прохладного пола, малейшее движение воздуха в комнате, и даже слабое жужжание мухи, угодившей в паучьи тенета. А сам он будто погружался в недра Солнца, и над его головой поднимались ослепительные протуберанцы.

Платье в тот день он так и не вернул.



* * *




Много лет спустя, в почтовое отделение большого города зашла молодая женщина в модном пальто парижского кроя. Получив посылку, она вскрыла её, и на свет появилось старомодное платье с орнаментом из красных маков c зелёными завитками, и письмо.

Почтовый служащий, улыбаясь, смотрел на это красивое женское лицо, освещённое отблеском далёких воспоминаний.

Женщина прочла письмо, и некоторое время разглядывала платье, а потом, запрокинув голову, весело рассмеялась, обнажив ровные, красивые зубы — белоснежные, как жемчуг. Затем положила письмо в сумочку, взяла свёрток с платьем в руку и, выйдя на улицу, мгновенно исчезла в пёстрой толпе.

back